Он проехал немного вперёд, пропустил итальянца и пешком вернулся к ним. — Что случилось, Хольман? — спросила Лилиан. — Куда это вы собрались?

— Я ведь вам уже говорил, что выздоровел.

— А машина откуда?

— Взял напрокат. Мне показалось глупо ехать поездом. Особенно теперь, когда мне опять предложили работу!

— Какую работу? Кто?

— Наша старая фирма. Они мне вчера позвонили. Им понадобился гонщик. — Хольман замолчал на секунду, потом поправил волосы. — У них уже есть Торриани, они договорились, а теперь хотят ещё попробовать и меня. Если всё пойдет хорошо, я скоро буду участвовать в небольших гонках. Потом — и в больших. Пожелайте мне удачи! И как здорово, Лилиан, что я успел поговорить с вами!

Они увидели Хольмана ещё раз, когда выехали на следующий поворот, и сверху он в своей машине казался им каким-то синим насекомым, спускавшемся по дороге, чтобы занять место Клерфэ, так же, как когда-то Клерфэ занял место другого гонщика, и так же, как кто-то потом займет место Хольмана.

Лилиан скончалась спустя полтора месяца в светлый летний день, такой тихий, что, казалось, вся природа затаила дыхание. Смерть наступила быстро и совершенно неожиданно, и умерла она в полном одиночестве. Борис в это время ненадолго отлучился в деревню. Когда он вернулся, то нашел её мертвой, лежащей в своей постели. Её лицо было искажено гримасой боли, а руки судорожно сжимали горло; но довольно скоро черты лица разгладились, и её лицо снова стало таким же прекрасным, каким Борис знал его уже много лет. И он ещё подумал, что она была счастлива, насколько человека вообще когда-либо можно назвать счастливым.