Я рассматриваю скатерть. Она словно расплывается передо мной. Потом я слышу, как Георг говорит:

— Кельнер, сейчас же подайте бутылку Форстериезуитенгартена.

Я поднимаю глаза.

— Ты же нам жизнь спас! — говорит он. — Вот почему!

— Нам? Почему нам? — спрашивает Ризенфельд.

— Отдельного человека спасти нельзя, — отвечает Георг с полным самообладанием. — С ним всегда связано несколько других.

Трудная минута миновала. Я с благодарностью смотрю на Георга. Я его предал, оттого что не мог не предать, и он это понимает. Он ведь остается здесь.

— Ты приедешь ко мне в гости, — говорю я. — И тогда я познакомлю тебя с берлинскими светскими дамами и знаменитыми актрисами.

— Все это мечты, молодые люди, — обращается ко мне Ризенфельд. — А где же вино? — спрашивает он. — Ведь я только что спас вам жизнь.

— Трудно сказать, кто кого тут спас.

— Каждый когда-нибудь кого-то спасает, — замечает Георг. — Так же как он всегда кого-то убивает. Даже если и не догадывается об этом.

x x x

x x x

Вино стоит на столе. К нам подходит Эдуард. Он бледен и расстроен.

— Дайте и мне стакан.

— Исчезни! — восклицаю я. — Лизоблюд! Мы и одни выпьем это вино.

— Не потому. Пусть бутылку запишут на меня. Я оплачу ее. Но поделитесь со мной. Мне необходимо что-нибудь выпить.

— Ты хочешь угостить нас этой бутылкой? Подумай, что ты говоришь!

— То, что сказал! Валентин умер, — заявляет Эдуард.

— Валентин? Что с ним случилось?