— Да.

— Боже праведный, — восклицаю я. — И ты веришь?

Георг искусно выпускает кольцо дыма.

— Когда ты, гордый циник, доживешь до моих лет, тебе, надеюсь, уже станет ясно, что верить не только очень удобно, но что иногда наша вера бывает даже оправдана.

— Хорошо, — отвечаю я. — Но как же тогда быть с ножом Вацека? И с глазами Конерсманихи?

— И то и другое очень огорчительно, — говорит Георг. — А Вацек идиот. В данное время ему живется приятнее, чем когда-либо: Лиза изменяет ему и поэтому обращается с ним лучше. Подожди, увидишь, как он будет снова орать, когда она к нему вернется и начнет за это вымещать на нем свою ярость! А теперь пойдем обедать. Мы можем все обдумать и по пути.

x x x

x x x

Эдуарда чуть удар не хватил, когда он нас увидел. Доллар вскарабкался почти до биллиона, а у нас все еще имеется запас талонов, и он как будто неисчерпаем.

— Вы, наверное, печатаете их! — заявляет он. — Вы фальшивомонетчики! Тайком печатаете!

— Мы хотели бы выпить после обеда бутылку Форстериезуитенгартена, — с достоинством заявляет Георг.

— Как это — после обеда? — недоверчиво спрашивает Эдуард. — Опять какие-то штучки?

— Это вино слишком хорошо для тех обедов, какими ты нас кормишь за последнее время, — заявляю я.

Эдуард вскипает.

— Обедать на прошлогодние талоны, по шесть тысяч гнусных марок за обед, да еще критику наводить — это уже черт знает что! Следовало бы позвать полицию!

— Зови! Еще одно слово, и мы будем обедать только здесь, а вино пить в «Гогенцоллерне»!

Кажется, у Эдуарда сейчас печенка лопнет, но он сдерживает себя из-за вина.

— Язву желудка… — бормочет он и поспешно удаляется. — Язву желудка я себе нажил из-за вас! Только молоко могу пить!

Мы садимся и озираемся. Я украдкой ищу глазами Герду, так как совесть у меня нечиста, но нигде ее не нахожу. Вместо этого замечаю знакомое веселое усмехающееся лицо — кто-то спешит к нам через зал.

— Ты видишь? — обращаюсь я к Георгу. — Ризенфельд! Опять здесь. «Тот лишь, кто знал тоску…»