В эти очень уж непривычные для сталинградцев дни все — от бойца до командира любого ранга — тяготились вдруг внезапно пришедшей тишиной и окончанием войны там, где сражались долгие годы и ночи, кто здесь не единожды пролил свою кровь, вспоминали с горечью и тех, кто на этой земле отдал свою жизнь. По-прежнему, как и во времена боевой страды, наши воины, когда спали, ходили во сне в атаку, поминая святое имя Родины-матери. По ночам многие нередко вскакивали сонные и били кулаками своих ни в чем не повинных рядом лежащих товарищей. А спящие стонали от боли когда-то полученных ран. По-прежнему солдаты проявляли жадность к пище и могли спать беспробудно по нескольку суток кряду, не в силах избавиться от сохранившегося чувства постоянной переутомленности. Командиры болели тяжелой фронтовой болезнью — боевая напряженность. Они водили в атаки и отбивали контратаки во сне, командуя только им известными войсками и людьми, которые уже подчинены другим, и даже теми, которых уже не было в живых.

Казалось бы, людям, испытавшим все тяготы войны, пережившим небывалые лишения, теперь только спать да набираться сил. Но они не в состоянии были справиться сами с собой и продолжали прежнюю боевую жизнь, подчиняясь силе и законам фронтовой инерции. Как ни странно, но многие приходили с просьбами поручить им какое-либо боевое задание. А какое можно было дать им задание, если фронт отодвинулся от Волги на несколько километров, а они получили право на короткий отдых до того, когда снова начнут формировать их в новые полки и дивизии. Пока не кончалась война здесь для одной профессии — саперов. Они еще долгие годы будут иметь боевые задания.

На следующий день после митинга победителей на площади Павших борцов в Сталинграде дивизия Бурунова, как и многие другие дивизии, была отведена за Ахтубу для отдыха и пополнения. Началось мирное и довольно-таки сложное «сражение» за внешний вид бойцов и командиров. В тех условиях оно было не из легких. Бань нет, обмундирование старое, а тут ввели в феврале для войск новое обмундирование и погоны.

Командир батальона старший лейтенант Еж вызвал к себе командиров рот и взводов. Среди них Горицвет и Куралесин, которым недавно было присвоено звание младших лейтенантов. Еж, в сапожках с короткими голенищами, со шпорами и в шароварах с напуском, в полушубке и новых погонах, сбитой на левое ухо ушанке, выглядел щеголевато. Довольный, он оглядел всех веселыми глазами.

— Товарищи офицеры! — Все переглянулись, заулыбались. (Слово «офицер» звучало тогда очень уж непривычно.)