— А, это ты! — сказал Барнеби, вздрогнув и очнувшись от задумчивости.

— Я, конечно. Кто же еще?

— А я было подумал: не слепой ли? Мне до зарезу нужно поговорить с ним.

— Да и мне тоже. Без него я не знаю, куда бежать и что делать, а засиживаться здесь нельзя, это — смерть. Тебе придется опять сходить за ним и привести его сюда.

— Так мне идти? — обрадовался Барнеби. — Вот хорошо-то!

— Но смотри — приведи только его одного. Жди у его дверей хотя бы весь день и ночь, не возвращайся без нею.

— Не беспокойся, я непременно его приведу! — весело закричал Барнеби. — Непременно!

— А эту мишуру ты сними, — сказал отец, срывая с его шляпы перья и обрывки лент. — И накинь мой плащ. Да смотри будь осторожен… Впрочем, они там так заняты, что на тебя и внимания не обратят. Насчет обратного пути тебе нечего беспокоиться: слепой уж сумеет пройти повсюду безопасно.

— Еще бы! — подхватил Барнеби. — Конечно, сумеет! Он умный человек. И знаешь, отец, он может научить нас как разбогатеть. Ого, я его знаю!

Он постарался одеться так, чтобы его не узнали, и вмиг был готов. В свою вторую экспедицию он отправился уже немного утешенный, оставив Хью, который все еще лежал на полу в пьяном забытьи, и отца, шагавшего взад и вперед у сарая.

Убийца, осаждаемый тревожными мыслями, смотрел ему вслед, пока он не скрылся, потом снова стал шагать взад и вперед. Его пугал каждый шелест ветерка в листве, каждая легкая тень пробегавших облаков на усеянном маргаритками лугу. Он жаждал благополучного возвращения сына, от которого зависела и его собственная безопасность и жизнь, но вместе с тем чувствовал облегчение от того, что на время от него избавился. Он был так поглощен неотвязными думами о своих тяжких преступлениях, об их настоящих и будущих последствиях, что в своем сосредоточенном эгоизме совсем не думал о Барнеби и не испытывал никаких отцовских чувств. Но при всем том присутствие сына было для него пыткой, вечным укором. В его блуждающих глазах он словно видел страшные образы той ночи, странная внешность Барнеби, его недоразвитый ум — все способствовало тому, что он казался убийце как бы порождением его греха. Ему были невыносимы взгляды Барнеби, его голос, его прикосновения. Но в том отчаянном положении, в каком он очутился, он не мог расстаться с Барнеби — с ним была связана единственная возможность избежать виселицы, единственная надежда на спасение.

Занятый этими мыслями, он все ходил и ходил весь день, почти не присаживаясь, а Хью по-прежнему лежал в забытьи на полу в сарае. Наконец, когда уже садилось солнце, вернулся Барнеби. Он вел слепого и о чем-то очень серьезно толковал с ним.