Эрих был откомандирован к мосту Шиллингбрюкке, где, получив под свое начало батальон рабочих дружинников, должен был охранять наиболее уязвимый участок границы, пока огороженный лишь колючей проволокой и бетонными столбиками. Данный ему приказ гласил: сохранять хладнокровие, не поддаваться на провокации. Несмотря на агрессивные устремления регулярных частей американской армии, правительство республики твердо придерживалось своего решения оборонять границу в Берлине в первую очередь силами рабочих.

Доложив о своем прибытии лейтенанту полиции, бывшему на этом участке за главного, Эрих велел своим товарищам растянуться в цепь от моста до перекрестка Кёпеникер- и Кройцбергштрассе.

День был облачный. Уже чувствовалось, что лето идет к концу. Неожиданно Эрих подумал, что в этом году, по существу, и не заметил августа с его щедрым теплом, тяжелой, какой-то ленивой зеленью, последним цветением трав… Тем более ему был противен город, пыльный, душный, насквозь пропахший выхлопными газами. Вот вернется он домой и в первый же свободный день обязательно поедет с Халькой на природу, куда-нибудь в поля, в лес, чтобы надышаться ароматом мха, грибов, луговых цветов… Собственно, на эту мысль его навел Ахим. Помнишь ли ты еще, спросил он как-то незадолго до заступления на дежурство (а Эрих невольно подумал: до выхода в смену), какой вкус у лесной малины?

И тут по Кёпеникерштрассе помчался американский танк, прямо на колючую проволоку. По обе стороны его башни сидели солдаты, держа наизготове автоматы и даже гранаты.

Лишь в паре метров от пограничной линии танк затормозил, да так резко, что из-под гусениц посыпались искры.

Прозвучала команда на английском языке. Спрыгнув с танка, солдаты встали на колено и навели автоматы на Эриха и его товарищей.

Стоявший возле Эриха дружинник вздрогнул и схватился за автомат. Но Эрих остановил его.

— Отставить! — крикнул он. — Всем сохранять выдержку!

— Дружище, Эрих, они застрелят нас!

— Спокойно, товарищи! Не поддавайтесь на провокацию!

Он испытующе оглядел строй дружинников.

На той стороне защелкали фотоаппараты. Зеваки, толпа которых вечно околачивалась вблизи границы, испуганно прижались к стенам домов.

Эрих тоже чувствовал огромное напряжение, все тело стало ватным. Одна лишь мысль стучала в мозгу: только бы никто не выстрелил, причем он и сам не знал, к кому больше относилось его заклинание — к своим или к противнику. Американцы были в каких-нибудь десяти шагах, Эрих пытался прочесть по их глазам, что они замышляют. Особенно пристально он вглядывался в лицо крайнего справа, судя по нарукавной нашивке — сержанта. Что, если тот решит еще больше накалить обстановку, вспомнив свои ковбойские подвиги где-нибудь на ранчо в Техасе?