Монах согласился и последовал за Винсентом на кухню, где был разведен огонь.

Винсент запер за собой дверь, предложил монаху сесть и сам сел рядом с ним.

— Несколько дней тому назад мой брат был у вас в монастыре, и его представили Дону Калисту.

— Это я, — сказал монах, поднимая голову, но не выражая ни малейшего удивления.

— Помните ли вы, отец мой, об этом посещении? Помните ли вы о молодом человеке, который расспрашивал об исповеди in extremis?

Монах не колеблясь отвечал:

— Да, я помню о человеке немного моложе вас. Он приезжал в сопровождении сестры, которая ожидала его в гостинице монастыря. Молодая дама была в глубоком трауре, с ней был ребенок пяти или шести лет.

— Да, это были мои брат и сестра.

Монах поднял голову и равнодушно посмотрел на молодого человека.

— Ваш брат говорил, что один его друг, мучимый страшной болезнью, должен приехать провести сезон в гильонских купальнях. Этот несчастный, по мнению вашего брата, имел страшную историю в своей жизни, от которой он хотел облегчить свою совесть только в последние минуты своей жизни и вдали от тех мест, где она произошла, и не хотел исповедоваться ни у одного из светских духовников, так как тот в случае выздоровления исповедуемого мог бы встретиться с ним. Поэтому, прежде чем приехать в Гильон, он поручил вашему брату узнать, может ли какой-нибудь траппист выслушать его исповедь.

— Совершенно верно, отец мой.

— И вы призвали меня для этого человека?

— Да, отец мой. Он приехал сюда один, и ему стало так плохо, что он не смог доехать двух миль до ближайшей гостиницы и был вынужден остановиться здесь. Видя, что его состояние постоянно ухудшается, он послал за мной. Приехав сюда несколько часов тому назад, я решил, что нужно позвать вас.

— Брат мой, — сказал монах, — проводите меня к грешнику.

Винсент взял свечу и проводил монаха в последнюю комнату второго этажа.

Андре лежал в постели.

Услышав стук открывающейся двери, он проснулся и тщетно старался подняться.

Когда Винсент приблизился к нему, то при свете свечи можно было увидеть, что несчастный страшно бледен, щеки его ввалились, глаза тоже, только взгляд еще и жил.

— Благодарю вас, отец мой, что вы приехали на мой зов, — сказал он.

— Бог всегда слышит голос того, кто его зовет.