– Не хочу я ее.
Не хочу
– Ты с ней целовалась.
– Один раз! И нам было по четырнадцать. И все вышло из-за Кэти Перри[139].
– Она хочет добавки.
– Не хочет она добавок.
– А чего она тогда лезет встречаться? Чего шлет сердечки и чмоки?
– Там половина тебе предназначена!
– Ой, да отъебись.
Даниэль все же права, подумала Клегг. Действительно, чего это Малика шлет чмоки? Зачем ей встречаться повторно, когда и в первый раз отчетливо ощущалось, что этого раза достаточно? В свое время они были хорошими подругами, но даже в школе их развело врозь уже классу к шестому. Малика – девушка-тори, такая у нее была форма протеста. Она даже организовала выступление Плантагенета Подмаз-Свина в их Дискуссионном обществе. Даже в ту пору Клегг сочла это границей допустимого. То, что в четырнадцать смотрелось как отчаянный, вызывающий, блядский, антидобродетельный цинизм – “нахуй нищету, хочу быть богатой”, – в семнадцать выглядело самовлюбленным.
чего это
И с чего Малика взяла вдруг этот слюнявый девчачий тон? Не сыпала она сердечками и чмоками на их первой встрече. Более того, она никогда к тем, кто так общается, не относилась.
никогда
А теперь вот Малика вдруг отправляет ей за три дня аж три письма по электронке. Все утыканы эмодзи. Первыми двумя Клегг пренебрегла.
Но вот последнее завершалось словом “Бананы”.
Люблю нимагу
Люблю нимагу
Малика Ццццц
Малика Ццццц