Светлый фон

Выписки эти и послужили Достоевскому для изображения ряда деталей в главе «Тлетворный дух» («Братья Карамазовы», ч. III, кн. VII, гл. I). В первых же строках своего описания Достоевский цитирует «Большой требник», выписки из которого и были ему присланы Победоносцевым 24 февраля 1879 года- Глава «Тлетворный дух» появилась в сентябрьской книжке «Русского вестника» 1879 года. Достоевский, как мы видим, готовился к ней еще с зимы, но вплотную подошел к писанию этого раздела лишь в конце лета.

Весною 1879 года пишутся «вершинные» главы романа. В апреле и начале мая он работает над пятой книгой «Рго и contra», включающей в себя знаменитые главы «Бунт» и «Великий инквизитор», справедливо признаваемые автором важнейшим моментом его композиции (впрочем, такой же кульминацией романа Достоевский считал и шестую книгу — «Русский инок», и главу «Кана Галилейская», и девятую книгу — «Предварительное следствие»). «Эта пятая книга, — пишет он Н. А. Любимову 10 мая 1879 года о книге «Рго и contra», — в моем воззрении есть кульминационная точка романа, и она должна быть закончена с особенною тщательностью. Мысль ее, как Вы уже увидите из посланного текста, есть изображение крайнего богохульства и зерна идеи разрушения нашего времени, в России, в среде оторвавшейся от действительности молодежи, и рядом с богохульством и с анархизмом — опровержение их, которое и приготовляется мною теперь в последних словах умирающего старца Зосимы, одного из лиц романа» (Ф. М. Достоевский, Письма, т. IV, стр. 53).

Главы «Бунт» и «Великий инквизитор» появляются в майской книжке «Русского вестника». В мае же пишется окончание пятой книги — две последние главы об Иване и Смердякове, которые и появляются в июньской книжке.

В июне и июле, в Старой Руссе и в Эмсе, Достоевский работает над шестой книгой, первоначально озаглавленной «Pater Seraphicus. Смерть старца».

7/19 августа Достоевский выслал из Эмса в редакцию эту книгу, озаглавленную теперь «Русский инок». В сопроводительном письме он сообщает: «Само собою, что многие из поучений моего старца Зосимы (или, лучше сказать, способ их выражения) принадлежат лицу его, то есть художественному изображению его. Я же хоть и вполне тех же мыслей, какие и он выражает, но если б лично от себя выражал их, то выразил бы их в другой форме и другим языком… Взял я лицо и фигуру из древнерусских иноков и святителей: при глубоком смирении надежды беспредельные, наивные о будущем России, о нравственном и даже политическом ее предназначении» (там же, стр. 91–92).

от себя