К весне стало ясно, что Троцкий проиграл окончательно. И в прессе возобновились нападки на бывшего наркомвоенмора…

Булгаков тогда заканчивал новую повесть. Однако на этот раз удача ему не сопутствовала.

Повесть «Роковые яйца» была разрешена цензурой до ухода Троцкого с поста наркомвоенмора, а новая завершена после того, как «триумвират» победил. Вот и оказалась не столь актуальной – в качестве средства политической борьбы.

Но, пожалуй, главное, что Булгаков вышутил не только бывшего наркомвоенмора и его сторонников. Еще и осмеял саму идею создания «нового человека».

Да, булгаковская повесть не воспринималась в качестве особо крамольной. Ясна была ее антитроцкистская направленность. Однако идея создания «нового человека» не подлежала осмеянию. Вот цензоры и проявили бдительность.

Ангарский, кстати, с цензурным запретом не смирился. Булгаковскую рукопись Каменеву послал. И получил отказ[243].

Это закономерно: «триумвират» распался. Сталин, ослабив Троцкого, своего главного конкурента, теснил Зиновьева и Каменева. Вот они и стали поневоле союзниками бывшего наркомвоенмора.

Булгаков второй раз не выиграл. Но и не проиграл вчистую. Уцелел даже в 1930-е годы – благодаря личному вмешательству Сталина.

Обе повести, еще раз подчеркнем, были впоследствии признаны антисоветскими. Каковыми и считаются традиционно.

Что до меры искренности автора, так мы определять ее не беремся. Оставляем и эту задачу любителям разысканий подобного рода.

Нам важно, что в повести «Собачье сердце» рассматривается проблема игнорирования официального идеологического дискурса. У Булгакова отношение к ней задано суждениями Преображенского. Знаменитый хирург не только издевается над Швондером и аналогичными функционерами нижнего звена. Еще и своему ассистенту советует не читать советские газеты. А когда тот спрашивает, как быть, если других нет, профессор отвечает: «Вот никаких и не читайте».

Жизнь и здоровье высокопоставленных функционеров зависят от мастерства Преображенского. Ему не страшны посягательства любых швондеров: довольно телефонного звонка одному из пациентов, и агрессия пресечена немедленно. Хирург-уникум знает, что неприкосновенен, потому и бравирует аполитичностью.

Однако Преображенский – лишь проекция мечты на литературу. Размышления о несбывшемся: Булгаков, по его же словам, оставил медицину ради литературы, несмотря на то, что после окончания университета получил «диплом лекаря с отличием».

Неважно, был ли диплом таким. Важна сама проекция: стал бы Булгаков этаким Преображенским, мог бы игнорировать директивы советских идеологов.