Теоретически допустимо, чтобы деятельность хирурга-уникума не зависела от партийных директив. Но применительно к советской литературе независимость исключена в принципе. Вот почему Булгаков, Катаев, Ильф, Петров, да и все литераторы-профессионалы сталинской эпохи читали газеты постоянно. Там была отражена воля правительства, вне которой заведомо исключалась профессиональная реализация[244].

Стоит отметить, что с завершением романа «Двенадцать стульев» Ильф и Петров тоже несколько запоздали. Можно сказать, «вскочили в последний вагон».

Но Ильф и Петров, в отличие от своего гудковского коллеги, не сводили к абсурду базовую идеологическую установку – создание «нового человека». Ограничились лишь осмеиванием троцкистской аргументации в связи с «шанхайским переворотом. Да и покровитель у них был поавторитетней.

В январе 1927 года Нарбут – заместитель заведующего Отделом печати ЦК партии. А потому цензура допустила публикацию романа, пусть и с потерями.

Специфику деятельности литератора в «государстве рабочих и крестьян» характеризовал десятилетия спустя В. В. Набоков. Эмигрант к советской литературе относился весьма иронически, но отметил: «Были писатели, которые поняли, что если избирать определенные сюжеты и определенных героев, то они могут в политическом смысле проскочить. Другими словами, никто их не будет учить, о чем писать и как должен оканчиваться роман. Два поразительно одаренных писателя – Ильф и Петров – решили, что если главным героем они сделают негодяя и авантюриста, то, что бы они ни писали о его похождениях, с политической точки зрения к этому нельзя будет придраться, потому что ни законченного негодяя, ни сумасшедшего, ни преступника, вообще никого, стоящего вне советского общества – в данном случае это, так сказать, герой плутовского романа, – нельзя обвинить ни в том, что он плохой коммунист, ни в том, что он коммунист недостаточно хороший»[245].

Высока оценка. Но сами публикации, согласно мнению нобелевского лауреата, стали возможными только благодаря умению Ильфа и Петрова воспользоваться «прикрытием, которое им обеспечивало полную независимость».

Понятно, что «полная независимость» исключалась. Тут Набоков ошибся. Прав он в том, что «прикрытие» сыграло важную роль.

Да, роман планировался согласно заказу. И авторы не обманули заказчиков. Но к этому прагматика «Двенадцати стульев» не сводится. Так уж вышло, что главный герой романа – самый обаятельный, веселый, отважный, сильный, щедрый и великодушный – авантюрист, живущий вопреки правилам, навязанным советским режимом.