Она думала: Я стара, как холмы вокруг, а от него у меня по-прежнему все внутри дрожит.

Он придвинул к ней голову.

– Я любил это, – сказал он, и голос почти такой же глубокий, как раньше.

Она прижалась щекой к его руке.

Он погладил ее по лицу.

– Прости, что я не могу больше.

Она сердито шикнула.

– Я не могу больше быть мужчиной для тебя.

– Ты всегда для меня мужчина. Мой мужчина. Угомонись уже.

Он вздохнул.

– Можно я потрогаю тебя?

Она кивнула ему в плечо и раздвинула для него ноги. Ладонь его – легкая, невесомая, почти неосязаемая, почти тень.

– И ты сверху, – вспоминал он. – Как я это любил.

– Какой ты испорченный, Флако.

– Зато так я мог видеть тебя всю.

– Ay.

Они все помнили. И хотя тело его едва тлело, хотя боль завязывала узлами его вены, он мечтал исполнить свой супружеский долг. Один последний раз. Он смог бы, и все. Дружок даже шелохнулся, кажется.

Но нет.