А порой по ночам, отправив к прочей челяди очередную греческую девку и пытаясь заснуть на золоченой лежанке кого-то из бывших хозяев города, Мистина невольно задавался вопросом: да существует ли еще та Русская земля, ради силы и славы которой они отправились в этот поход? Отсюда поверить в нее было почти так же трудно, как верить в эти вот дворцы и храмы из слоев белого камня и красного кирпича, сидя с удочкой где-нибудь под ивами на речке Ржанке.

И, будто драгоценную связь с родиной, Мистина почти постоянно носил с собой одну вещь, которая на Руси никогда не бывала. Ему нравилось, когда никто не наблюдал за ним, рассматривать серьги из горного монастыря. В добыче Гераклеи было немало дорогих вещей, но не нашлось ничего, что понравилось бы ему больше. При взгляде на них в памяти вставало лицо Эльги: красота вызывала в памяти красоту, восхищение одним оживляло восхищение другим. Эльга даже никогда не видела этих серег – этих золотых лучиков, этих белоснежных жемчужин, – но у Мистины было чувство, словно она сама дала их ему на память о себе. Она сама сияла в его памяти, как золото и жемчуг.

Увидев их впервые, он понял, что скучает по Эльге. Но нечасто давал волю этим мыслям. От них у него размягчалась душа, в мыслях начинали рисоваться разные соблазнительные видения, он принимался мечтать о будущем, а это не годится. На войне следует жить сегодняшним днем – много думая о завтрашнем, можно его не дождаться.

– И вот еще что! – Тородд знаком дал понять, что хочет говорить, и все обернулись к нему. – Мы взяли добычу, и это хорошо. Но нам ведь еще договор нужен. А с кем говорить? С козами этими? Я думал, мы тут погуляем, кейсар послов пришлет. Может, выкуп даст, чтобы больше царство его не разоряли.

– Стало быть, недогуляли еще! – усмехнулся своим страшным щербатым ртом Жбан.

– Выходит, недогуляли! – согласился Мистина. – Ты, Тородд, прав, но сами мы послов к царю посылать не станем.

– Что же, пойдем вдоль моря, пока все кругом не обойдем? – спросил Родослав.

– Недурно задумано! – засмеялись бояре.

– Это мы в тот Самкрай упремся, да?

– А за ним в Таврию попадем?

– Ну, Таврия – это ж почти дома уже!

– Такой путь не одолеть в одно лето – точно зимовать оставаться.

– Или здесь, или в Амастриде. Она, говорят, городок побольше, попросторнее.

Так в этот раз ничего и не решили. Мистина не настаивал: он обрисовал людям положение дел, пусть подумают еще несколько дней, пока время терпит.

Но оказалось, что теперь уже не все зависит от них. Однажды дозорный разъезд привел с южной дороги троих греческих всадников со значком на копье и с кентархом-посланцем. Сам доместик схол Востока, старший греческий полководец в Анатолии, Иоанн Куркуас, предлагал засевшим в Гераклее русам переговоры.