– Перевязали?

– Пробовали, да еще пока делали – вижу, он мертвый.

– Как так? – Мистина пристально взглянул ему в глаза, пытаясь понять, о чем хирдман не решается говорить.

– Да вот, – Альв коротким движением, пользуясь тем, что воевода сидит между ним и челядью в том конце поварни, показал из-за пазухи кожуха костную рукоять ножа с резным греческим узором и тут же спрятал обратно. – В ноже все дело. Мы, когда тела спустили, пожитки собрали, с Днепра отъехали, сели перекусить… Ждан взял нож этот поглядеть, кусок сала отрезал… в рот положил, стал жевать… и умер.

– Что? – еще раз прошептал Мистина.

– Умер, – чуть слышно повторил Альв и опустил голову под пристальным взглядом господина. – Прости. Но кто же мог знать?

– Йот-туна мать…

Чужие жизни мало волновали Мистину, но жизни своих хирдманов он чужими не считал. Эти люди были все равно что пальцы на его собственной руке, и жертвовать ими без большой необходимости он вовсе не желал.

– Намазан он чем-то, нож, – прошептал Альв. – Оттого и старший помер, как только кровь себе пустил, и Ждан… Тут уж мы поняли – ветошкой обернули поверх ножен.

– Давай. – Мистина незаметно просунул ладонь под руку Альва, и короткий нож в ножнах переместился за пазуху его дорогого красно-синего кафтана. – Все?

– Пожитки их будешь сам смотреть?

– Посмотрите вы с парнями. Завтра. Большой спешки пока нет – может, те четверо еще приедут.

– Тебе виднее. Но я бы сказал – не приедут они. Иначе зачем было вилять?

– А если не приедут… значит, все не даром. Отдыхай.

Мистина слегка толкнул его локтем в знак поощрения и, с неохотой поднявшись, пошел из поварни. Благодаря щедрости княгини на угощения и питье проводы невесты грозили затянуться до утра…

* * *

Наутро, едва рассвело, помятые с похмелья древлянские сваты тронулись восвояси. Эльга обняла на прощание рыдающую Предславу, и та прильнула к ней, будто к матери: двадцатидвухлетняя княгиня приходилась ей двоюродной бабкой и была почти самой близкой ее родней. Невесту провожали к жениху Честонег и Острогляд с женами: в Коростене они передадут ее мужу и попируют на свадьбе, а потом вернутся. Хотела поехать и Ута, растившая Предславу в последние четыре года, но без мужа это было неуместно, а Мистина отказался покинуть Киев даже ради такой важной свадьбы.

Сам он вышел провожать древлян и тоже обнял Предславу, но потом снова ушел отсыпаться. Лишь в сумерках Свенельдич с десятком своих людей вновь появился на княжьем дворе. Лицо его после вчерашнего слегка осунулось, скулы заострились, веки припухли, но взгляд уже был ясен, лишь выражал утомление и недовольство.