Когда нападавшим оставалось до него шагов десять, Васил выхватил из-за пазухи нож и полоснул себя по горлу. Когда подбежавшие остановились над ним, он уже лежал, уткнувшись лицом в снег, и под его головой дымилась ярко-красная лужица…

* * *

Честонегова дочь Житислава внесла в Олегову гридницу молоденькую елочку, всю в цветных лентах. Под пение девушек Житислава кружилась и приплясывала, будто пляшет сама елочка. Дойдя до очага, девушка остановилась, и к ней подошел Мистина.

– Вот, сватушки, – он обернулся к древлянам. После угощения те уже сняли кожухи и чинно сидели в ряд по старшинству на жениховой скамье. – Вот вам краса наша, честная, без обману. Извольте дарами пожаловать!

Сваты стали выносить подарки: тонкие холсты, рушники, сорочки бобра и куницы – выкуп за невесту. Величко с гордостью выложил платье греческого шелка – из своей доли добычи – и был встречен уважительным гулом. Стоя перед очагом, в ответ на подношения Житислава важно кланялась вместе с елочкой.

– Довольно ли? – спрашивал каждый сват.

Елочка качала ветвями – не довольно.

– Невеста наша не простая, – приговаривал Мистина, – родом знатна, красотой красна. Еще давайте.

И лишь когда весь пол возле елочки не оказался покрыт дарами, Мистина согласился, что выкуп достаточный, и Эльга махнула платком сестре, чтобы вели невесту.

пели боярские дочери, пока Ута и Ростислава под руки вели в гридницу невесту, с головы до ног укрытую белым покрывалом. Только сейчас Эльга вдруг обратила внимание, что Предслава, в которой она так долго видела девочку, уже переросла Уту и почти догнала свою тетку Ростиславу – как и брат ее Олег Предславич, бывшую выше среднего роста. Ей уже четырнадцать, и она совсем взрослая – дочь Олега и Мальфрид, три с половиной года назад покинутая здесь родителями именно ради этого брака. И уже более двух лет как мать ее умерла на чужой стороне, так и не увидев свою дочь невестой, а Олег Предславич, торговые люди рассказывают, уже взял новую знатную жену.

Казалось, лишь на днях двенадцатилетняя Предслава, красная от смущения, принесла княгине свою сорочку и показала кровавое пятно. И вот она покидает дом. Самой Эльге было на год больше, когда она вышла за Ингвара. И ей полагались бы такие же пышные проводы – с набитой гостями избой, с нарядными сватами, с пением подруг, с деревцем-красотой, дарами, угощением… Но этого не было. Ее увел из дома волхв-оборотень, Князь-Медведь, а из колдовской чащи унес на плече Мистина.

Невольно Эльга бросила взгляд на Свенельдича – на его лице уже отражалось утомление от выпитого со сватами хмельного меда, но он дружелюбно улыбался, и улыбка освещала его лицо, делая таким красивым, что у Эльги и сейчас перехватывало дух. За два года шрам на левой скуле побледнел и теперь был бы похож на морщинку возле глаза, если бы не шел им поперек. В синем кафтане с серебряными пуговками до пояса, с отделкой красноватого шелка на груди, с часто нашитыми полосками синей шелковой тесьмы с узорами серебряной нити, с серебряной гривной на шее и витыми золотыми обручьями на запястьях, рослый, источающий победительную уверенность, он был воплощением силы и богатства того русского Киева, с которым древляне ныне заключали родственный союз. Пожалуй, более ярким воплощением, чем мог бы быть сам Ингвар, не без печали признала про себя Эльга.