– Сворачиваемся, – почти будничным голосом сказал он, будто они всего лишь охотились. – Поехали домой.

* * *

Снестись с Бояном все же пришлось: у того на руках остался ребенок. Ингвар хотел забрать сына, но Боян отказался отдавать – сперва нужно было устроить крестины, а для них дождаться приезда родных Огняны-Марии, ее матери и брата Калимира. Чтобы заодно и посоветоваться с родичами, как теперь быть. Но Ингвар ждать отказался: ему все было противно здесь, в этой стране, где он пережил не одно унижение. Что толку ему выслушивать неизбежную брань Калимира и вопли Соломонии, если вернуть Огняну-Марию нельзя?

– Пусть дитя пока у Бояна побудет, – предложил Тородд. – Как мы его повезем в такую даль без матери? Его ж качать, кормить, пеленать…

– Бабу найдем какую-нибудь. Баб, что ли, мало?

– Не стоит доверять своего сына невесть какой чужой бабе, – поддержал Тородда Мистина. – Пусть его мать Огняны забирает. У родной бабки дитя сохраннее будет. А увезем на другой год или позже, как подрастет.

– Нам теперь всякий год мимо Несебра ездить, – добавил Острогляд. – Не уйдет твое дитя.

Но каждый из Ингваровых соратников думал одно и то же. Конечно, княжеский сын – не в поле обсевок, но в Киеве, при Эльге и Святославе, сын сгинувшей болгарыни будет совсем лишним…

И вот русское войско свернуло стан и погрузилось на лодьи. Ингвар простился с греками, условившись, что этим же летом послы Романа прибудут в Киев обсуждать статьи договора.

Но хотя все было решено, всю обратную дорогу Ингвар не переставал обсуждать с Мистиной, Тороддом, Остроглядом и другими ближними все, что случилось и могло случиться. Бояре дружно поддерживали Мистину. Никто не смел сказать, что исчезновение Огняны-Марии – к лучшему, но все так явно радовались, что теперь князь примирится с княгиней и все пойдет прежним ладом, что через пару недель Ингвар и сам осознал: у его потери могут быть и добрые следствия. Все соглашались, что война за похищенную болгарыню привела бы к окончательному разрыву с Эльгой, а значит, и с Олеговым наследием. «И что нам было бы толку от договора с Романом, сиди мы на Ильмене?» – говорил Тородд.

Он не знал, что в Киеве, возможно, сидел бы он со своей женой Бериславой. О том разговоре с матерью Ингвар не рассказывал никому, кроме Мистины, и теперь оглядывался назад с чувством, будто в последний миг чудом отпрянул от края пропасти. Реши он воевать за Огняну-Марию – это была бы его гибель. Он просто погубил бы себя как русский князь, утратил бы и жену-княгиню, и свой стол, а с тем и надежды вернуть жену-болгарыню.