«Мне бы хотелось и того и другого. Хотелось, чтобы у геев и лесбиянок были дети. Я считаю, что это один из способов интеграции секс-меньшинств в общество». Выборы показали, сказал он, что «большинство американцев согласны с тем, что гомосексуалисты — это достойные, нормальные люди, заслуживающие равных прав. Но все-таки есть что-то замечательное в том, чтобы быть другим. Чувство индивидуальности, чувство свободы, наслаждения…»

Я спросил, не подтачивает ли солидарность геев то, что общество начало принимать их.

«Я считаю, что это правда. Это такое развитие общества, когда люди становятся более восприимчивы, глубже взаимодействуют с основным социальным течением, и политика и чувство необходимости, объединявшие людей, теряют свою остроту».

Владимир попросил его закончить предложение: «Для меня быть американцем значит…»

«Хм, хороший вопрос…» Дуг Себаста задумался на несколько секунд. «Для меня быть американцем значит быть открытым и иметь желание знать обо всем остальном мире».

Интервью закончилось. Дуг и его друзья предложили показать нам Кастро, и следующий час мы гуляли по улицам. Аптеки, продуктовые лавки, секс-шопы, книжный магазин… Мы шли двумя группами. Я и Дуг впереди, а операторы снимали нас.

Он казался полностью открытым человеком, и мне захотелось быть честным с ним. Я сказал ему, что в конце семидесятых, когда я баллотировался в Конгресс, я разговаривал с группой геев-активистов, ища их поддержки. Они долго со мной говорили, и они обвинили меня в нарциссизме, как в личном, так и политическом. Будучи озабоченными правами геев, они абсолютно не интересовались более широкой борьбой за эмансипацию. И напротив, лесбиянки, с которыми я общался, больше заботились об обществе, нежели о себе. Я рассказал об одной лесбийской паре, которая просто хотела знать, поддержу ли я, как конгрессмен, их право на воспитание детей. Их просьба шла от самого сердца.

Он не спорил с тем, что истоки движения геев и лесбиянок разные, последнее (движение лесбиянок) было частью более широкого движения женщин за эмансипацию.

Мы зашли в гей-бар. Двери и окна его выходили на улицу. Было много целующихся парочек. Я сказал Дугу, что это и есть то самое, показное, публичное проявление сексуальности, о котором рассказывали мне мои друзья-геи и которое казалось мне неестественным и глупым. «Как вы считаете, я прав?»

«Необязательно, — сказал он, — общество геев со временем изменилось, сначала оно отражало процессы, долго подвергавшейся репрессиям гей-культуры. Но времена меняются. Здесь было восемьдесят или девяносто баров для геев, сейчас в Кастро восемь или девять, многие мужчины теперь поддерживают моногамные, долгосрочные отношения».