Румянцев указал: все лишнее, отягчающее движение, стаскивать в обозы, бросить даже рогатки. Многие были удивлены и доказывали, что без рогаток они беспомощны.

– Огонь и меч вам защитою, – отвечал Румянцев. – А возить за собой целый лес рогаток, ей-ей, прискучило. Они трусу – ограда, а храбрецу – помеха… Не теряйте мгновений, – учил Петр Александрович офицеров, – в баталиях бывают кратчайшие миги, когда надобно принять решение важное, и для того нужны смелость души и порыв сердечный. А слава и достоинство наши не терпят сносить присутствие неприятеля, не наступая на него.

В небе угасали безмятежные звезды. Потемкин осмотрел копыта своей кобылы.

– Так и есть! Одна подкова потеряна.

– Ковать уже поздно, – ответил Репнин.

Абды-паша отгородил себя от русских течением Ларги и холмами, но правый фланг его оставался открытым, хотя и сильно укрепленным. Потемкин подскакал к Безбородко, слывшему знатоком штабных тайн, и спросил, сколько противника.

– Сто тыщ будет, – отвечал бурсак, нюхая табачок.

– А нашего брата?

– Наш брат неисчислим – раз в пять меньше.

– Довоевались, – буркнул Потемкин.

– И конца не видать, – согласился Безбородко, чихая.

Потемкин вернулся к своей бригаде.

– Что слыхать в ставке? – спросил его Репнин.

– Ничего путного. Хвастаемся, что на Руси мужиков и баб полно, а коли до драки дойдет, так всегда людей не хватает.

Перед рядами кавалерии возник всадник – Румянцев.

– Вам бить в лоб по правому флангу, – велел он.

– Я так и думал, – едко рассмеялся Репнин.

Потемкин скормил своей кобыле кусок черствого хлеба. Предстояло штурмом брать линию за линией. Позади конных каре сухо громыхала артиллерия Мелиссино, слева, таясь в лощинах, текла пестрая и страшная лавина татарской конницы. Ночь кончилась… Румянцев указал нагайкой вперед.

– Вот теперь – пошли! – провозгласил он.

Большое, давно не мытое тело Потемкина откачнулось назад, потом наклонилось вперед, и он прильнул к лошадиной холке. Бурая валашская грязь сочными ломтями вылетела из-под копыт.