– Что мне этот Абды-паша? Такого дурня бить жалко – мне сам Халиль-бей, визирь великий надобен, тогда и войне конец…

Халиль-бей как раз в это время маневрировал близ озера Кагул; все думали, что визирь прямо с марша навалится на армию Румянцева. Но визирь у Кагула и задержался… Румянцев, повстречав Потемкина, вдруг озлобленно сказал, что отдаст его под суд:

– И не посмотрю, что вы при дворе отплясывали!

– За что под суд? – обомлел Потемкин.

Обвинение было таково: противника не преследовали.

– А на что вам, господа, кавалерия дадена? Чтобы по боярыням молдаванским разъезжать да вино в деревнях сыскивать? Будь такое дело при Минихе, царствие ему небесное, так он не стал бы лясы точить, а сразу бы задрал оглобли полковой фуры и повесил тебя на оглоблях за шею – вот и болтайся там!

Потемкин ожидал, что за Ларгу-то уж обязательно станет кавалером георгиевским, а вместо ордена ему оглобли с петлею сулят. Однако он не полез на рожон, вежливо объясняя Румянцеву, что кавалерия после атаки едва ноги таскает:

– Нам конницу подвижную не догнать было б!

– Конницу? А пехоту на двух ногах – тоже не догнать было? Ездить не умеете, господа хорошие…

Надсадно визжали колеса – Румянцев отгонял прочь обозы, составляя их в обширный вагенбург, чтобы лишние грузы не сковывали маневренность армии.

Вместе со штабом Потемкин участвовал в рекогносцировке Румянцева, который взлетел на жеребце к подножию Траянова вала, подле него крутился на лошади молодой и шустрый капитан Михайла Голенищев-Кутузов, отмахиваясь от жалящих слепней.

– Вас ждут великие дела, – шепнул он Потемкину.

– Зачем пугать меня? – Потемкин на шенкелях стронул лошадь ближе к Безбородко: – Сколько Халиль привел войска?

– Сто пятьдесят тыщ.

– А татар за нами сколько собралось?

– Восемьдесят тыщ.

– Опять наши силы неисчислимы, – засмеялся Потемкин. – Бедная мать-Россия: никак солдат нарожать вдоволь не может…

Румянцев через подзорную трубу оглядел турецкий лагерь.

– А пушек у них много, – обратился он к Мелиссино.

– Я вижу. Вагенбург, считайте, уже отрезан.