Но король хотел получить Рейн без войны. Он должен был отойти к нему автоматически, когда Бургундия будет захвачена. Он не хотел вдевать даже и за Бургундию. Он всегда считал, что судьба государства может быть решена благодаря последствиям одной-единственной битвы, и битва может быть проиграна за какой-нибудь час из-за глупой случайности. Он не забыл Монтлери, где смог бы победить, если бы Карл Меланский не запаниковал. Де Мелюн был трусом. Но известно, что даже храбрые воины могут покинуть поле битвы по непредвиденным личным причинам. Смелые воины иногда неблагоразумно завтракают перед сражением, и в разгар битвы у них случается тошнота, их рвёт прямо в шлемы, тесно прилегающие к голове, и им приходится покидать поле битвы. Слишком многое может зависеть от слишком малого на войне.

В зрелости война стала для короля лишь одним из аспектов дипломатии. Он особенно не любил эти торжественные ритуалы, с которых начинались войны: церемониальное бросание перчатки, традиционный выкрик: «Вызываю!» Он будет сражаться, чтобы заполучить Рейн, он будет сражаться, чтобы отобрать всю Бургундию, но объявленная война, начатая с феодальной пышностью, и грозящая непредсказуемым риском, не была его стихией. Дипломатия медленнее, зато надёжнее.

По мере того как король становился всё более расчётлив, Карл Смелый впадал во всё большее неистовство, и даже без постоянного тайного влияния Людовика был обречён погубить сам себя. Каждый год в его пограничных городах происходили восстания против властей. Каждый год на его границах случались стычки с соседними правителями. Он вешал бунтовщиков и отбивал внешних врагов безжалостнее, чем когда-либо. И таким образом, Бургундия становилась с каждым годом всё слабее, в то время как Людовик твёрдой рукой всё более укреплял мирную Францию. В битве со швейцарцами, которую Карл надеялся выиграть без усилий, бургундцы потерпели позорное поражение и вынуждены были отступить. Необъяснимым образом среди пленников, захваченных бургундцами, оказалось много французов. Герцог повесил их всех и послал гневное письмо Людовику с требованием прекратить нарушать мир. Он обвинил Людовика в том, что тот ведёт против него тайную войну. Людовик отвечал, что знать не знает ни о каких пленных французах. Они, должно быть, добровольные наёмники и воевали на свой страх и риск. Чёрт возьми, он ведь не находится в состоянии войны со своим добрым кузеном. Он взращивает свой сад и посвящает время тому, чтобы лечить, а не убивать людей.

И это было правдой, отчасти во всяком случае, ибо у Людовика всегда было больше времени, чем у других людей, чей сон не отнимала бессонница. У него оставалась, например, уйма времени, чтобы субсидировать швейцарских врагов герцога Карла, что Людовик делал с большим размахом. Конечно, это было дорого, но всё же обходилось дешевле, чем война. В год, когда Карл повесил французских добровольцев, король предоставил Оливье ле Дэму ещё одного преступника для его исторических опытов. С тех пор, когда Оливье анатомировал садовника, он не переставал просить короля разрешить ему повторить эксперимент.