– Нет, – наконец сказал Марк, – точнее, от ПТСР – да, после… того провала. А так я на таблетках был с перерывами… лет с четырнадцати, наверное. Хотя мать таскала меня к врачам еще в детстве. Только это не особенно помогало, такое… не лечится медикаментами. И вообще не лечится. У меня нет точного диагноза. Он не описан в МКБ. Не классифицирован. Повышенная… восприимчивость. Чувствительность. – Он усмехнулся. – Как следствие – нестабильность психики. Помнишь, как мадам Форестье рассказывала про моего деда?
Алис нутром чувствовала, что шутить про чтение мыслей и сотворение чудес не стоит. Было что-то, что его в этом задевало. И сильно.
– Про «жизненную силу»? – осторожно спросила она.
– В некотором роде. – Он вытащил еще одну сигарету, сунул в рот, нажал на прикуриватель. – Люди для меня… звучат. Иногда ужасно. Чаще всего ужасно, потому что… в мире мало счастливых людей.
– Я, наверное, звучу просто жутко? – нервно усмехнулась Алис.
Марк подъехал к участку, остановил машину и, повернувшись, посмотрел Алис прямо в глаза. Темным, непроницаемым, глубоким взглядом. Затягивающим. Пугающим и влекущим одновременно. Она замерла, тоже вглядываясь в его глаза, будто могла разглядеть и понять, что таится там, внутри, в его лабиринте.
– Ты звучишь со мной в унисон.
Отщелкнул прикуриватель, возвращая ее в реальность.
– Пойдем, – сказал Марк, закуривая. – У нас еще дела.
* * *
– Так вот, шеф, – сказала Шмитт, протягивая ему бумаги, – вы были правы. Это действительно упоминания оружия. Так что я проверила все записи Боумана еще раз. И сопоставила с тем, что мы нашли.
– И?
– И получается, что куда-то запропастился один «Узи».
– Да твою же…
– Именно. И я еще раз обыскала схрон.
Она достала пакет со спрятанным внутри грязным измятым листком.
Марк шагнул к окну, осторожно разгладил бумагу, вгляделся в прыгающие буквы: