– У меня нет таких денег.

– Как это нет? Ты же умеешь зарабатывать.

– У меня их нет.

Последовало долгое молчание.

– Позвони в Шахматную федерацию, – продолжил Бенни, – или в Госдепартамент.

– В Федерации меня не любят, – сказала Бет. – Они считают, я мало делаю для популяризации шахмат.

– Ну так сходи на «Вечернее шоу» и к Филу Донахью[79].

– Черт возьми, Бенни, не говори ерунду.

– Ты чокнутая. Какая тебе разница, во что верят эти кретины? Кому и что ты собираешься доказать?

– Бенни, я не хочу ехать в СССР одна.

– Идиотка! – заорал он вдруг в трубку. – Долбаная идиотка, мать твою!

– Бенни…

– Сначала отказалась возвращаться в Нью-Йорк, теперь запорола все дело! Вали в свой СССР без меня, твою мать!

– Ладно, наверно, я зря отказалась от этих денег. – Бет внезапно охватил озноб. – Наверно, не следовало возвращать им чек.

– «Наверно» – любимое слово неудачников, – ледяным тоном процедил он.

– Бенни, мне очень жаль.

– Хватит. Ты с самого начала была занозой в заднице, такой и осталась. Не хочу больше с тобой говорить.

В трубке щелкнуло, и зазвучали гудки. Бет положила ее на рычажки телефона. Она все испортила. Потеряла Бенни.

Через некоторое время она позвонила в Шахматную федерацию и прождала на линии минут десять, прежде чем директор соизволил ответить. Он был любезен, полон сочувствия к ее проблемам, пожелал успехов в Москве, но сказал, что у Федерации нет лишних денег.