Мужун Синь робко сидел на своем месте. По правую сторону от него удобно расположился титулованный полководец Юйчи Гун, главнокомандующий армией на восточной границе. Про себя Мужун Синь поразился, что вместо того, чтобы охранять жизненно важные окраины государства, Юйчи Гун примчался в столицу. Зачем ему это надо? Место слева пустовало. Оно принадлежало брату правителя Юйвэнь Чжоу, который никогда не заботился о соблюдении церемониала и этикета, свойственного культуре срединных земель, опоздания были для него в порядке вещей, поэтому Мужун Синь не придал большого значения его отсутствию.

Потолок зала был украшен разноцветной глазурью, которая обычно излучала красивое загадочное сияние, но сейчас была прикрыта слоем бюризового тюля. Проходя сквозь него, черные тени приобретали форму жутких чудищ. Мужун Синь вдруг подумал о бирюзовых пионах, беспокойно качавшихся на ветру, готовых вот-вот упасть. Беспокойство еще сильнее охватило его: обычно светлый и просторный зал государева дворца сегодня был совсем иным.

Тут перед его взором проплыли белые одежды. Под звуки циня и сэ[5], сопровождаемые переливами шэн и юя[6], выплыла группа красавиц, одетых в скромные платья для танца байчжу[7]. На них были украшения из жемчуга и самоцветов, и жемчугом же были расшиты их туфли. Следуя звукам музыки, девушки высоко вскидывали длинные рукава, порхая по залу, словно богини, спустившиеся с небес.

– Как же все-таки хорошо в столице! Давно уже у меня не было возможности полюбоваться танцем байчжу.

Юйчи Гун взял в руку чарку с вином. Хотя волосы его уже поседели, но хищный взгляд барса остался при нем. Покрасневшими глазами он пожирал грациозных девушек, танцевавших в центре зала. Когда Юйчи Гун открывал рот, оттуда вместе со вздохами восхищения вырывался крепкий запах алкоголя.

Мужун Синь пил вино, склонив голову, и делал вид, что ничего не слышал: он не хотел вступать в разговор. Когда-то этот Юйчи Гун был его противником на поле боя, но в обычной жизни они почти не пересекались.

– Играет бровями, а рукава ее платья кружат точно снег, на свете прелестниц, подобных ей, нет. О, как ценна и редка ее красота, страну покорить способна она[8]. Цитра и гусли еще не запели, а на душе у меня уже скорбь. Как же мне тесен наряд этот пышный, лишь через силу владею собой и вспоминаю тот танец чудесный и все тоскую по ней – неземной! Пора уж кружить, но она замирает, будто в раздумья надолго ушла![9] Служанки из приграничных постоялых дворов часто танцуют байчжу, но в их исполнении сложно увидеть истинную красоту. Покорно благодарю его величество за оказанную милость, благодаря ей я, можно сказать, прозрел.