Шива ничего не сказал в ответ. Мы шагали в молчании. Шива меня бесил. Мне претило думать о Циге в этом ключе, было неприятно сопоставлять это милое лицо с тем, как она зарабатывает себе на жизнь. Я гнал от себя эти мысли. А у Шивы таких предрассудков не имелось.

— В один прекрасный день у нас будет секс с женщинами, — наконец заговорил Шива. — Почему бы этому прекрасному дню не наступить сегодня? — Он посмотрел на небо, словно стараясь убедиться, что расположение звезд благоприятствует.

Я порылся в голове в поисках возражений. Ничего путного на ум не пришло.

— А про Хему и Гхоша ты не забыл? Думаешь, они обрадуются? Люди их уважают. А мы заставим их краснеть.

— Но от этого никуда не денешься, — нашелся Шива. — А сами-то они что? Тоже этим занимаются…

— Прекрати! — крикнул я. Какая гадкая мысль!

Но только не для Шивы.

В тот самый месяц, когда мне исполнилось шестнадцать, у меня сломался голос. На теле высыпали угри, будто я проглотил мешок горчичных семян. За три-четыре месяца новая одежда становилась мала. В необычных местах стали расти волосы. Мысли о противоположном поле, главным образом о Генет, не давали сосредоточиться. Я несколько приободрился, заметив, что с Шивой происходят в точности те же самые физические перемены, но после встречи с Циге разговор о страстях и о необходимости их сдерживать не клеился. Да Шива и не желал сдерживаться.

— Тюрьма, — со смехом говорил Гхош, — очень укрепляет супружеский союз. Если не получается посадить свою половину, садись сам. Эффект замечательный.

Теперь, понимая, о чем он, я сгорал со стыда.

Несмотря на свое знание человеческого тела в том, что касалось различных болезней, Шива и я долгое время оставались полными дурачками в вопросах секса. А может, я один был такой наивный. Я ведать не ведал о том, что наши сверстники-эфиопы — и у нас в школе, и в школах государственных — уже давным-давно перешли черту с какой-нибудь девчонкой из бара или горничной и не изнуряли себя, годами пытаясь представить себе невообразимое.

Помню историю, которую мне рассказал мой одноклассник Габи, когда мне было лет тринадцать, и в которую мы все долго верили. Его двоюродный брат эмигрировал в Америку.

— В аэропорту в Нью-Йорке, — якобы рассказывал двоюродный брат, — с тобой заговаривает красавица-блондинка. Ее духи сводят тебя с ума. Большие груди, мини-юбка. Она представляет тебя своему брату. Они предлагают подбросить тебя до города в своем кабриолете, и ты, как вежливый человек, соглашаешься. По пути на Манхэттен вы останавливаетесь у дома брата в Малибу выпить мартини. Таких чертогов ты никогда не видел. Как только вы входите, брат достает пистолет и говорит: «Натяни мою сестру, не то убью».