– Больной есть больной, лейтенант. Мне доверили заботу о нем, потому что только я могу его вылечить. Рамону лучше, но он еще не выкарабкался. Думаете, вас погладят по головке, если случится рецидив?
Сурек стал козлом отпущения для Рамона, не решавшегося спорить с Йозефом. На вопрос: «Вас беспокоит что-нибудь еще?» – он отвечал: «Нет, все хорошо», а потом устраивал очередной скандал, оскорблял лейтенанта и швырял ему в лицо первое, что попадалось под руку. Сурек торговался с Йозефом, но тот с удивлявшим его самого спокойствием отвечал: «Нет – значит нет!»
Рамон кружил по комнате, как тигр по клетке, натыкался на кровать, на кресло, вышагивал от окна к двери, смотрел на унылый заснеженный пейзаж, грыз и без того короткие ногти.
Если Сурек или телохранитель стучали в дверь, он отвечал по-испански, гнал их прочь, орал, начинал задыхаться и заходился лающим кашлем, так что не помогал даже небулайзер.
Однажды он крикнул:
– Я так больше не могу, – срывающимся голосом пожаловался он. – У меня будто все тело наэлектризовано. Я не выношу замкнутых пространств, я тут сдохну!
– Ладно, пойдемте прогуляемся.
– Ваш отец не позволяет мне высовывать нос на улицу.
– С ним я все улажу, – пообещала Хелена, достала из шкафа шерстяное бело-зеленое одеяло и накинула его Рамону на плечи. – Вы похожи на римского императора.
– Профессор рассердится.
– Довольно слов. Вперед!
Рамон вышел в коридор. Хелена сбегала за пальто, они спустились по внутренней лестнице и прошли через контору. Хелена открыла дверь, и холодный ветер кинулся им в лицо.
– Натяните одеяло на голову.
Она завернула края – так делают, когда пеленают грудничков, оставляя узкую щелочку для глаз, – и протянула ему руку:
– Будьте осторожны, ступеньки очень скользкие.
Они начали спускаться. Одной рукой Рамон держался за перила, другой мертвой хваткой вцепился в Хелену.
– Придерживайте одеяло вот так, – велела она. – Вам не холодно? – (Из «кулька» раздалось сдавленное «нет».) Мы пойдем в сторону кооператива, скажете, если устанете.
Хелена подняла голову и заметила в окне кабинета Йозефа. Он стоял, скрестив руки на груди, и не ответил, когда она помахала.