— Потому что он гений?

— Не только.

— Потому что написал замечательные оперы и балеты?

— Этого мало.

— Потому что был добрым и великодушным человеком?

— У меня на родине эти качества не предмет для восхищения.

— Тогда сдаюсь.

— Прокофьева обожают за то, что он убил Сталина.

— Что ты такое говоришь?

— Пятого марта тысяча девятьсот пятьдесят третьего года, рано утром, Сталину сообщили о смерти Прокофьева, и он, загубивший миллионы душ, был потрясен этим известием. Сталин унижал Прокофьева, композитор был гоним, несчастлив и несвободен. Тиран впервые в жизни почувствовал угрызения совести, у него случился удар, и он умер. В тот же самый день. Из-за Прокофьева.

— Я не знал.

— Господи, Мишель, да это же шутка. Уверен, если бы Прокофьев знал, что его смерть избавит нас от Сталина, он с радостью пожертвовал бы собой намного раньше.

Мы сидели на скамье у входа в «Бальто» и ждали. Погода была замечательная. Проходившие мимо нас члены клуба махали на прощание рукой и отпускали шуточки: мол, хватит ждать, а то врастете в землю. День клонился к закату, и мы смирились, решили, что тоже пойдем по домам, только выкурим на посошок по сигарете, и тут увидели Леонида. Выглядел он как-то странно, обе ладони у него были замотаны эластичными бинтами.

— Эй, товарищ, мы тут! — позвал Игорь. — Что стряслось?

Леонид отреагировал не сразу, нам даже показалось, что он с трудом сфокусировал на нас взгляд.

— У тебя проблемы?

— Я хочу пить.

Мы прошли следом за Леонидом внутрь. Он выглядел как человек на грани нервного срыва. Сопел, шмыгал носом, гримасничал. С трудом вытащил из кармана заветный пузырек, открыл его, вдохнул несколько раз каждой ноздрей, после чего заказал порцию 102-го, добавил на два пальца воды, выпил залпом и велел Жаки принести еще три порции.

— Мне пятьдесят первый, — сказал я.

— Вы не представляете, что со мной случилось! — произнес он срывающимся голосом. — Я видел ее.