— По-моему, сейчас будет лучше заняться подготовкой к экзаменам, согласна?

Она улыбалась и кивала. Я сдался. Поэт — не поэт, если не пишет стихов. Я думал, что справлюсь, брал листок и ручку, но ничего не получалось. Никакого озарения. Я силился, тужился, закрывал глаза, проводил кучу времени у фонтана, призывал на помощь чувства и… оставался «бесплодным». Ничего не поделаешь, останусь автором одного-единственного стихотворения. Я снова обратился к Сашиным текстам, хотя Камилла находила их слишком мрачными. Я вернулся к прежней дилемме. Мне претило врать Камилле, я сделал последнюю попытку и решил признаться. Плевать на цену, которую придется заплатить, дальше так продолжаться не может.

* * *

Мы встретились в Венской кондитерской, и я заказал два горячих шоколада.

— Камилла, мне нужно сказать тебе что-то важное.

— Мне тоже. Я должна с тобой поговорить.

— Ладно. Кто начнет?

— Думаю, я, так будет правильней.

Мне оставалось только гадать, какое событие способно «перевесить» мое покаяние в самозванстве. Наверное, ясновидящая сообщила Камилле, что к Земле приближается еще одна комета.

— Слушаю тебя.

Она молчала. Стояла, опустив глаза с видом человека, у которого на душе лежит тяжелый камень и который не знает, как от него избавиться. Я ощутил беспокойство.

— Я не была с тобой честна, Мишель.

Камилла снова замолчала. Я вцепился пальцами в банкетку в ожидании худшего. Не думал, что такое возможно, но, видимо, придется смириться. У Камиллы есть другой.

— У меня две плохие новости.

— Может, пойдем на улицу? Здесь стало жарко.

Мы спустились к Сене, пошли по набережной, потом сели на скамью. Камилла молчала, словно пыталась подобрать слова, как врач, которому предстоит сообщить пациенту, что тот скоро умрет, что это очень печально, но нужно набраться мужества и смириться с неизбежным.

— Я ничего не говорила, потому что не думала, что между нами все будет так серьезно… Я еврейка.

— Не вижу в этом ничего ужасного.

— Моя семья так не думает.

— Не понимаю…