Девчонки кричат вслед убегающему полицейскому:

– Эй ты, свинья! Хрю-хрю! Чух-чух!

И это едва ли не лучшее, что дядья видели за месяц по телику.

9

От гостиницы “Конрад Хилтон” до места, где будет съезд, неблизко. Национальный съезд Демократической партии пройдет на стадионе в районе бывших скотных дворов, километрах в семи от гостиницы. Но на стадион и мышь не проскочит: ограждения из колючей проволоки, патрули из бойцов Национальной гвардии, все канализационные люки засмолили намертво, на всех перекрестках блокпосты, даже самолетам закрыли небо над стадионом. Так что как только делегаты окажутся внутри, до них будет не добраться. Потому-то демонстранты и собрались у “Хилтона”, где остановились все делегаты.

Ну и из-за вони, конечно.

Ни о чем другом Хьюберт Хамфри и думать не может. Служащие пытаются ему объяснить, как именно будут проходить дебаты о прекращении войны во Вьетнаме, но стоит вице-президенту обернуться, как он снова чувствует этот запах.

Кому только в голову взбрело проводить съезд возле скотобойни?

Он чувствует их, чувствует их запах, слышит их, бедных животных, которых сгоняют в кучу и уничтожают сотнями каждый час, чтобы накормить процветающую страну. Привозят детенышей, увозят куски мяса. Он чувствует запах свиней, обезумевших от ужаса, висящих на крюках свиней с распоротыми животами, из которых хлещет кровь и лезут кишки. Чувствует запах прозрачного неочищенного нашатырного спирта, которым моют смердящий тухлятиной пол. От ужаса перед смертью звери испускают крики и вонь, и страх их слышишь и обоняешь. Химический вздох миллионов подавленных животных криков, который ароматизируют и выпускают в воздух, – кислый мясной душок.

Манящий и тошнотворный запах кровопролития. То, как тело откликается на чужую смерть.

Над забором с колючей проволокой высится пятиметровая куча навоза, похожая на вигвам, словно ее накидал какой-то безумный копроман. Куча печется на солнце, и кажется, будто древнее зло выплыло на поверхность из самого плейстоцена. Животная грязь, вонь которой пропитывает воздух, одежду, волосы.

– Что за гадость! – кривится Три Ха, указывая на гору дерьма.

Охранники смеются. Они сыновья фермеров, а он – аптекаря, и с такими вот физиологическими проявлениями прежде сталкивался лишь после того, как их смоют в унитаз и побрызгают в воздухе освежителем. Сейчас же ему хочется сунуть нос себе под мышку. Запах давит, словно он тяжелее воздуха. Как будто моральное разложение целого мира обрело размер и форму здесь, в Чикаго.

– Зажгите спичку! – командует один из агентов товарищам.