– На это у старика Кронкайта не хватит духа.
– Скорее, запала.
Трансляция ненадолго переключается с интервью мэра на Мичиган-авеню, по которой катит настоящий, огромный боевой танк. Ни дать ни взять, кинохроника Второй мировой – например, освобождение Парижа. Танк проезжает мимо “Хилтона”, так что посетители “Хеймаркета” кишками чувствуют его грохот: политиканы подходят к зеркальным окнам бара, чтобы посмотреть на тарахтящую громаду, – все, кроме двух агентов у стойки, которые, похоже, ничуть не удивились, увидев танк (об этом предупреждали многочисленные служебные записки с грифом “только лично”), к тому же сотрудники спецслужб на публике всегда стараются держаться невозмутимо, дисциплинированно, хладнокровно, поэтому равнодушно наблюдают за танком по телевизору.
17
Фэй всю ночь молила о спасении, теперь же, когда подоспела подмога, отказывается от помощи.
– То есть как это нет? – удивляется Себастьян.
Он сидит на корточках возле Фэй и держит ее за плечи, словно того и гляди встряхнет, чтобы она опомнилась.
– Я не хочу уходить.
– Ты в своем уме?
– Отстань, – отвечает она.
В голове у нее туман. Она пытается вспомнить, что сказал домовой, но воспоминания расплываются. Фэй помнит, что разговаривала с призраком, но уже не помнит его голоса.
Она смотрит на Себастьяна. На лице его написана тревога. Вспоминает, что вчера вечером у них должно было быть свидание.
– Извини, что продинамила тебя, – говорит она, и Себастьян смеется.
– Ничего, в другой раз, – отвечает он.
В груди уже не теснит, жжение в животе постепенно утихает, плечи обмякают. Тело разжимается, как отпущенная пружина. Она расслабляется: так вот что значит расслабиться.
– Что я делала, когда ты пришел? – спрашивает Фэй.
– Да вроде ничего.
– Я с кем-то говорила? С кем?
– Фэй, – Себастьян нежно гладит ее по щеке, – ты спала.