— Тихо-тихо, ну чё ты, — сказал бледный мужик совсем близко. — Эй, слышишь, нормально все.

А и правда же стало нормально, даже хорошо. Боль в кишках вытекла и терзать его перестала, и кричать вокруг перестали, и у бледного мужика голос тоже был ласковый и незлой:

— Дай-ка мне. Дай-ка я подержу.

Все закончилось, раз он мертвый, и стоять тут уже не надо, и вообще ничего не надо, а наверное, можно выбрать даже другое какое-то место, не это, если только представить его как следует. Например, у въезда в Николину, там, где поле и елки на горке, подумал водитель автобуса и от мысли этой едва не засмеялся. Оставалось только отдать ружье, потому что оно-то его и держало, а больше ничего.

В тот же самый момент чиновнице в синем тоже стало немного легче, и по крайней мере одна из причин была та же самая: крик прекратился. Все заткнулись — бухгалтерша, сука из Пежо, лысый товаровед и химичка-эколог, как если бы им отключили звук или даже стерли совсем. В голове у нее наступила тишина, и чиновница расслышала наконец голос рябого охранника:

— Молодец, хорошо, а теперь я возьму. Тихо-тихо, вот так, — говорил тот и смотрел куда-то ей за спину.

И такой это странно мягкий был голос, почти любовный, что она повернулась взглянуть и увидела одного из своих ополченцев — молодого, в тапках на босу ногу и хлопковых длинных трусах. Дробовик он держал на вытянутых руках, как горящую палку. Глаза у него были закрыты, щеки рыжие и мокрые, и на трусах спереди расползалось такое же рыжее мокрое пятно и сбегало вниз по голым ногам.

— Отпусти, ну, давай, — услышал водитель автобуса, почти уже свободный, и решил, что, раз правда так надо зачем-то, чтоб он все-таки вынул палец, он тогда постарается сейчас и вынет, ему же не трудно.

Он открыл глаза и увидел их лица, подводные, ненастоящие, и фальшивую стену напротив, и толстый поддельный Майбах, улыбнулся как мог широко и собрался сказать им, чтоб не боялись. Объяснить, что им тоже так можно, как ему, что всем можно. Но совсем чуть-чуть не успел, потому что за пыльной громадой Майбаха появилось еще одно, совершенно другое лицо — очень четкое вдруг, живое, все покрытое синяками. Человек в синяках подмигнул, улыбнулся ему в ответ, а затем поднял руку над головой и махнул, и в пустом воздухе между ними возникла вдруг тоже какая-то очень реальная, даже слишком реальная штука, и водитель автобуса прочитал даже этикетку «Бондюэль, молодой горошек» и что-то про новый урожай.

Банка стукнула боком и сломала ему нос, рассекла губу пополам, раскрошила передние зубы. Больно не было, он скорей удивился, что не может вдохнуть, и что падает или тонет, да, правда, наверно тонет, и как это вышло, и бывает ли так у мертвых. И нажал на курок не нарочно, у него просто дернулся палец. ВТОРНИК, 8 ИЮЛЯ, 00:19