Альберт говорил с оптимизмом, как будто само собой разумелось, что уж он-то входит в эти счастливые двадцать пять процентов, хотя по трезвом размышлении это означало, что отныне он навсегда зависит от посторонней помощи. Мими это понимала и быстро перестроилась с поразительным прагматизмом. Она еще в больнице научилась как бы невзначай направлять руку мужа с вилкой к его рту, ненавязчиво менять белье и незаметно стряхивать крошки с груди. День ото дня движения будут даваться Альберту все легче, но прежней подвижности уже не вернуть. Мими не жаловалась, приняла случившееся как неизбежность, демонстрируя завидные стойкость и силу.

Ясмине же было невмоготу смотреть, как беспомощно отец подносит ко рту стакан (последние сантиметры преодолевались с помощью Мими), как бессильно откидывается на спинку дивана, как отвечает на одни вопросы, а другие, казалось, даже не слышит. Он больше не защитник, а рухнувший колосс. Если и требовался последний удар, чтобы окончательно вытолкнуть ее из сказочного мира детства во взрослую жизнь, то теперь Ясмина его получила.

После той роковой ночи ушел в небытие не только прежний Альберт, добрый папа́, которого она любила, доктор Сарфати, которого все уважали, но и весь мир, который он воплощал. Альберт был не из тех отцов, что защищают семью силой мускулов, но только теперь всем стало ясно, насколько прочное убежище давал им его дух, его стойкая вера в добро, его упрямая приверженность приличиям, его мечтательный ум.

Когда Ясмина провожала Морица до двери, Альберт вскользь сказал: A domani[84] – так, будто завтра они увидятся как обычно, чтобы пройтись до проспекта де Картаж и выпить там анисовки. Ясмина промолчала, а у Морица не нашлось слов, чтобы ободрить ее. Долго, слишком долго – соседи уже вовсю на них поглядывали – они стояли в раскрытых дверях. Потом Ясмина тихо сказала:

– Теперь вы наша защита, Мори́с.

Не дожидаясь ответа, она вошла в дом, обернулась и закрыла дверь. Мориц стоял, разрываясь надвое, сознавая, что его отсутствие – самая лучшая защита, какую он может ей дать.

Глава 36 Жоэль

Глава 36

Жоэль

Жизнь – это поезд, который не останавливается ни на одной станции. Либо прыгай в него на ходу, либо смотри, как он проносится мимо.

В конце сентября, когда дни стали короче, а ночи холоднее, Мориц увидел первого аиста, севшего на минарет. В октябре, когда море будоражили первые осенние шторма, американцы вступили в Неаполь и Италия объявила Германии войну. К тому времени, когда Мориц наконец скопил достаточно денег, лодки, которая отважилась бы на дальний переход до Генуи, было уже не найти.