Он провел посетителя в пустой кинозал и включил свет. Пахло потом и застарелым сигаретным дымом. Темные деревянные сиденья с красной обивкой, зеленый бархатный занавес перед большим экраном, белые балконы и колонны, фашистская архитектура тридцатых годов. Пол был усеян шелухой от семечек. Здесь Piccola Сицилия грезила о другой стороне моря, о Фернанделе, Жане Габене и Одри Хепбёрн.
– Виктор мне как брат, – сказал Леон, оглядывая Морица. – Вы знаете, что его первые выступления, в маленьком кафе, я организовал? Его ведь никто тогда не знал, уличный пацан из Piccola Сицилии, как и я, и вот посмотрите, что из него стало. Не только большой артист, но и большой борец за свободу!
Мориц чувствовал себя не в своей тарелке. Казалось, это Леон пытается завоевать его расположение, а не наоборот. Ему самому нечего было предложить Леону, он сдавался целиком на его милость. Леон сменил тон:
– Вы не похожи на типичного немца.
– Если вы под этим имеете в виду светлые волосы и голубые глаза…
– Вы хороший немец! – Леон похлопал Морица по плечу. – Вы думаете, мы не умеем различать,
– Да.
– Я скажу вам одно. Комендант Туниса – мой друг, его офицеры частые гости у меня дома. И они любят кино. Я кручу все их фильмы, с Хэмфри Богартом и Бетт Дэвис… Вы видели «Касабланку»? С Ингрид Бергман? Нет? Интересный фильм, при этом много еврейских актеров, они играют даже нацистов, и режиссер еврей, венгерский! Многим только что удалось вырваться из Европы,
Леон повел Морица и Мими по боковому проходу наверх, в кинобудку.
– Вот здесь он священнодействовал, старый Джузеппе, да смилостивится Господь к его душе.