– Значит, дело сделано. – Мой голос звучит глухо, в нем нет ни капли ликования, как у Лео. – Его депортируют?

– Остался еще один шаг. Я уже позвонил Джиневре, своему историку, вечером она будет здесь. Теперь, когда у нас есть запись признания Джозефа, посмотрим, не захочет ли он сотрудничать со следствием и не поговорит ли с нами добровольно. Мы появляемся без предупреждения – обычно, чтобы проверить, есть ли у подозреваемого алиби, но это явно не тот случай. Таким образом мы по возможности получаем дополнительную информацию, чтобы дело не развалилось. Потом мы с Джиневрой вернемся в Вашингтон.

– В Вашингтон? – эхом отзываюсь я.

– Мне нужно написать прокурорский меморандум, чтобы заместитель помощника генерального прокурора одобрил его, начал судебное разбирательство и выпустил пресс-релиз. А потом, обещаю тебе, Джозеф Вебер умрет, – говорит Лео. – Жалким образом, в тюрьме.

Историк Джиневра прилетает в Бостон, а не в Манчестер, потому что другого рейса не нашлось. Это означает, что Лео придется пять часов рулить, чтобы забрать ее из аэропорта, но он не против. За время поездки он введет ее в курс дела, изложит детали, которые она упустила.

Я стою за спиной у Лео, наблюдая, как он завязывает галстук перед зеркалом в ванной.

– Потом, – говорит он, – я высажу ее у гостиницы. Кровати там, насколько я мог судить, удобные.

– Сам тоже там останешься?

Пауза.

– Ты этого хочешь?

Наше отражение в зеркале напоминает современную версию картины Гранта Вуда «Американская готика».

– Вдруг ты скрываешь меня от своей исторички.

Лео обнимает меня:

– Я хочу, чтобы она знала о тебе все. От того, какой ты превосходный двойной агент, до того, как раскачиваешься в душе, напевая Джона Мелленкампа, и перевираешь все слова.

– Ничего я не перевираю…

– Там нет слов «Не нужны мне куклы Барби», уж ты мне поверь. Кроме того, Джиневра в любом случае познакомится с тобой, когда мы пойдем куда-нибудь после работы в Вашингтоне.

Я не сразу понимаю, о чем он.

– Но я не живу в Вашингтоне.

– Вообще-то, у нас там тоже есть пекарни, – робко говорит Лео.