Что?

Цыганочка? Которую ты любил.

Я ее не люблю. Я люблю мою девочку.

О, – сказал Времямер и подождал, пока его О достигнет мощеной мостовой, смешается с мукой в стыках между камнями. – Ты любишь малышку в Зошином животе. Всех вокруг отбрасывает назад, а тебя тащит вперед.

В обе стороны! – сказал он, представляя останки повозки-крушения, слова на теле Брод, погромы, свадьбы, самоубийства, самодельные люльки, парады и еще представляя возможные варианты своего будущего: жизнь с Цыганочкой, жизнь в одиночку, жизнь с Зошей и ребенком, который всему придаст смысл, конец жизни. Образы его бесконечных вчера и бесконечных завтра омывали его, пока он ждал, парализованный, сегодня. Он, Сафран, был рубежом между тем, что было, и тем, что могло быть.

Так чего же ты от меня хочешь? – спросил Времямер.

Сделай ее здоровой. Огради ее от болезней, слепоты, порока сердца, безжизненных членов. Пусть она будет идеальной.

Миг тишины, а затем Сафрана вырвало утренним бутербродом и остатками свадебного цыпленка – комковатой жижей из желтого и коричневого – прямо на негнущиеся ступни Времямера.

По крайней мере, я не сам в это наступил, – сказал Времямер.