Тамир хотел говорить лишь об одном — о деньгах: о среднем доходе в Израиле, размере его собственного легко добытого состояния, непревзойденном уровне жизни на этом ноготке убийственно жаркой родины, со всех сторон окруженной врагами.
Ирв же хотел говорить только о
Джейкоб хотел говорить только о том, каково это — жить рядом со смертью: убивал ли Тамир людей? Убивал ли Ноам? Слышал ли кто-то из них рассказы армейских товарищей, которые кого-нибудь истязали или кого самого истязали? Что самое страшное Тамир и Ноам видели своими глазами?
Евреи, с которыми рос Джейкоб, поправляли очки-авиаторы движением лицевых мышц, одновременно вслушиваясь в строчки "Фугази" и запихивая на место прикуриватель в своем подержанном "вольво"-универсале. Прикуриватель выскакивал обратно, они снова толкали его в гнездо. Ничего не зажигалось, никогда. Они были нулями в спорте, но чемпионами в рассуждениях о спорте. Они избегали драк, но затевали споры. Все они были детьми и внуками иммигрантов, внуками выживших. Их определяющим свойством и основным предметом гордости была вопиющая слабость.
И при этом они хмелели от мускулов. Не в физическом смысле — грубая сила им казалась подозрительной, глупой и жалкой. Нет, они сходили с ума от силового применения еврейских мозгов: маккавеи, подкатывающиеся под увешанных доспехами греческих слонов, чтобы поразить в мягкое подбрюшье; операции МОССАДа, по соотношению шансов, средств и результата приближающиеся к волшебству; компьютерные вирусы, до того нечеловечески сложные и хитрые, что даже не оставляют еврейских следов. Думаешь, тебе по силам с нами задираться, мир? Думаешь, ты можешь нами помыкать? Можешь. Но мозги побеждают мускулы столь же несомненно, как бумага побеждает камень, и мы тебя проучим: сидя за компьютерами, окажемся теми, кто выстоит.
Пока они, вроде шарика, катящегося по выстроенному Бенджи в обсессивно-компульсивных "Бешеных шариках" лабиринту, катили к выезду с парковки, на Джейкоба сошло какое-то необъяснимое умиротворение. При всем том, что было пролито, остался ли стакан наполовину полным? Или высвободилась крошка веллбутрина[34], застрявшая в зубах его мозга, и подарила кусочек непереваренного счастья? Стакан все же был наполовину полон.