— Не мог бы ты показать его нам? Я бы хотел, чтобы Джейкоб увидел.
Это
Если не считать двери толщиной в двенадцать дюймов, в комнате не сразу можно было заметить что-то необычное. Там царила сырость, на цементном полу выступила влага. Свет был мучнистый, и по цвету, и по текстуре. А звуки, казалось, собирались над головой в облака. На стене висели четыре противогаза, хотя в семье было всего три человека. Акция четыре по цене трех? Или один для домработницы? Для будущего ребенка? Для пророка Илии? И каков будет порядок действий, если химическая атака произойдет, когда здесь же окажется семья Джейкоба? Положено ли действовать как на самолете — взрослым следует сначала позаботиться о себе, а потом уже о детях? Увидел бы Джейкоб, как задыхается, в отражении на стеклах отцовского противогаза? Мать бы такого никогда не позволила. Но ведь она тоже задыхалась бы. Конечно, отец отдал бы маску ей, верно? Хотя она могла бы надеть противогаз Тамира, и тогда никаких проблем. Положено взрослым, обеспечив свою безопасность, позаботиться затем о
— Пошли отсюда, такая сырость, — позвал Джейкоба Тамир.
Джейкобу не хотелось уходить. Он хотел все оставшееся ему в Израиле время потратить на изучение этой комнаты дюйм за дюймом, постижение ее, постижение себя в ней, просто на пребывание в ней. Ему хотелось пообедать там, принести туда вещи и там собрать чемодан, пожертвовать последними минутами осмотра достопримечательностей и провести еще пару часов за этими непробиваемыми стенами. Мало того: он хотел бы услышать сирену воздушной тревоги — не дежурную тревогу, как на Йом ха Шоа, но сирену, возвещающую всеобщую гибель, чего он сам избежит.
— Идем, — повторил Тамир, с неуклюжей силой потянув Джейкоба за руку.
Во время полета домой в Америку, в тридцати трех тысячах футов над Атлантикой, Джейкоб воображал убежище под убежищем, куда уводит еще один пролет лестницы. Но это второе убежище было огромным, настолько большим, что его можно было легко спутать с миром, достаточно вместительным, чтобы там собралось столько людей, что война между ними стала неизбежной. И когда начали бы рваться бомбы в мире по ту сторону толстой двери, мир по эту сторону стал бы убежищем.