Джейкоб взял основной груз на себя, потому что счел себя наиболее для этого подходящей кандидатурой, а еще потому, что больше всех хотел улизнуть от других обязанностей. Он отсиживал шмиру — выражение, которого он не слыхал, пока не стал хореографом у сидящих шмиру — по меньшей мере раз в день, обычно несколько часов кряду. Первые три дня тело лежало на столе в еврейском погребальном доме, укрытое простыней. Потом его перенесли в подсобное помещение в глубине здания и, наконец, к исходу недели перевезли в Бетесду, куда непогребенные тела отправляются умирать. Джейкоб не приближался к мертвому ближе трех метров, слушал подкасты на убивающей уши громкости и старался не дышать через нос. Он брал книги, просматривал почту (чтобы поймать сеть, приходилось стоять по ту сторону двери), даже кое-что писал: КАК ИГРАТЬ РАССЕЯННОСТЬ; КАК ИГРАТЬ ПРИЗРАКОВ; КАК ИГРАТЬ НЕВЫРАЗИМЫЕ, НО ОЩУЩАЕМЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ.

Утром в воскресенье, когда набившие оскомину жалобы Макса на то, что ему нечем заняться, раздосадовали Джейкоба до крайности, он предложил Максу поехать с ним посидеть шмиру, думая: Это научит тебя ценить твою скуку. Макс принял вызов и согласился.

В дверях их встретила сиделка шмиры, которую они сменили, — ветхая старушка из синагоги, от которой веяло таким холодом и пустотой, что она вполне сошла бы за одно из неподвижных тел, если бы не с избытком нанесенный макияж: только живых евреев бальзамируют. Они кивнули друг другу, она вручила Джейкобу ключи от входной двери, напомнила ему, что в унитаз кроме туалетной бумаги (и конечно, "того самого") смывать ничего нельзя, и смена караула, пусть не с той торжественностью и церемонностью, как перед Букингемским дворцом, свершилась.

— Ужасный запах, — заметил Макс, усаживаясь за длинный дубовый стол в вестибюле.

— Я дышу ртом, когда мне надо вдохнуть.

— Будто кто-то пернул в бутылку водки.

— Откуда ты знаешь, как пахнет водка?

— Дедушка мне давал понюхать.

— Зачем?

— Чтобы доказать, что она была дорогая.

— А цена этого не доказала бы?

— Спроси его.

— Жвачка тоже помогает.

— А у тебя есть?

— Не думаю.