— Погодите-ка, — сказал Сэм, — а что остается?

— Что остается?

— Вот именно, — поддержал Тамир.

— Остается, — сказал Джейкоб, на мгновение, пока Сэм не отстранился, положив ему ладонь на плечо, — то, что ты становишься мужчиной.

— Остается, — сказала Джулия, — единство с семьей.

— Вы самые счастливые люди мировой истории, — сказал Тамир.

— Мы стараемся, — сказал Джейкоб Сэму, который, опустив глаза, произнес:

— Да отстой.

— Нет, — сказала Джулия, — мы все сделаем здорово.

— Я не сказал, что будет отстойно. Я сказал: отстой. Сейчас.

— Ты бы предпочел лежать в холодильнике, как дедушка? — спросил Джейкоб, не менее удивленный своим словам, чем все стальные. Как он мог так подумать, тем более вслух? Или вот еще: — Предпочел бы задыхаться под обломками здания в Израиле?

— В этом весь мой выбор? — спросил Сэм.

— Нет, но это поможет тебя понять. Вон, посмотри, — сказал Джейкоб, показывая на телевизор с выключенным звуком, где огромные землеройные машины с лесенками, вделанными в колеса, разгребали битый камень.

Сэм посмотрел, кивнул и отвел глаза подальше, туда, где он точно не встретится с взглядом родителей.

— И без цветов, — заявил он.

— Без цветов?