И тут являлась самая убийственная мысль, мысль, которую нельзя было трогать даже самыми кончиками пальцев воображения: смерть детей. Эта самая страшная мысль посещала Джулию много раз до того, как она забеременела Сэмом: она представляла выкидыш, синдром внезапной детской смерти; падение кувырком с лестницы, свои попытки в падении защитить его тельце от острых ребер ступеней; представляла рак всякий раз, когда видела больного раком ребенка. Было знание, что школьный автобус, в который она сажала любого из своих детей, обязательно перевернется и по склону холма слетит в замерзшее озеро, где лед быстро затянет пробитую полынью. Всякий раз, как кто-то из детей получал общий наркоз, она говорила ему "до свидания", как будто "прощай". По природе она не была склонна к тревоге, тем более к самым мрачным мыслям, но Джейкоб верно сказал после увечья Сэма, что ее любви слишком много для счастья.

Увечье Сэма. Это была территория, на которую ей совсем не хотелось ступать, потому что оттуда не было пути назад. Но центр травмы в ее мозгу упорно толкал ее туда. И она никогда не возвращалась оттуда окончательно. Она смирилась с тем, почему это произошло — ее не волновало почему, — вопрос был в том, как. Это было слишком больно, поскольку какова бы ни была цепь событий, случившееся не было ни необходимым, ни неизбежным. Джейкоб никогда не спрашивал ее, не она ли отворила ту дверь. (Слишком тяжелую, чтобы Сэм мог открыть ее сам.) Джулия никогда не спрашивала Джейкоба, не он ли эту дверь закрыл, раздавив Сэму пальцы. (Может, это Сэм привел ее в движение, а довершила дело сила инерции?) Это было пять лет назад, и вся эпопея — "скорая", утро длиной в столетие, дважды в неделю прием у пластического хирурга, год восстановления — сблизила их теснее, чем когда-либо. Но она же породила черную дыру молчания, от которой всему вокруг нужно было держаться на безопасной дистанции, которая столь многое поглотила, и одна чайная ложка вещества которой весила больше, чем миллион солнц, поглощающих миллион фотоснимков миллионов семей на миллионах лун.

Они могли говорить о том, как им сильно повезло (еще чуть-чуть, и Сэм лишился бы пальцев), но не о том, как им не повезло. Могли обсуждать какие-то общие моменты, но никогда не возвращались к деталям: как доктор Фред раз за разом втыкал иглы Сэму в пальцы, чтобы определить чувствительность, а Сэм смотрел в глаза родителям и умолял, заклинал прекратить. Вернувшись из больницы, Джейкоб положил свою окровавленную рубашку в пакет и вынес в уличный контейнер на углу Коннектикут-авеню. Джулия свою испачканную кровью блузку сунула в старую наволочку и кое-как заткнула в стопку штанов.