При всем том, чего он не мог дать Джулии, он давал ей многое. Он не был большим писателем, но работал упорно (достаточно), и его увлекали (достаточно) собственные сюжеты. Признать, что тебе сложно, — это не слабость. Сделать шаг назад — не отступление. Он не зря завидовал завывающим мужчинам на молитвенных ковриках в Куполе Скалы, но может быть, он ошибался, видя в их истовом рвении отражение собственной экзистенциальной апатии. Агностицизм требует не меньшей самоотдачи, чем религиозный фундаментализм, и может быть, Джейкоб сам разрушил то, что любил, не в силах увидеть совершенство достаточно хорошего.
Он позвонил Джулии на мобильный. Она не ответила. Было два часа ночи, но не было такого времени дня в эти дни, когда бы она ответила на его звонок.
Но она увидит, что он звонил.
После гудка он сказал:
— Это я. Не знаю, смотришь ли ты новости, но какие-то фанатики подожгли Купол Скалы или пытались поджечь. Еврейские экстремисты. Думаю, у них получилось, формально. Пожар был очень небольшой. Но шум, ты понимаешь, поднялся великий. В общем, ты можешь посмотреть. Или прочесть об этом. Я даже не знаю, где ты. Где ты? Короче говоря…
Его время истекло, и связь прервалась. Он позвонил опять.
— Меня отрубили. Не знаю, сколько записалось, но я говорил, что Ближний Восток взорвался, Тамир в полной истерике, и он хочет, чтобы я отвез его в посольство, прямо сейчас, в два часа ночи, и попробовать как-то улететь в Израиль. И тут такая штука, он говорит, я должен ехать с ним. Я сначала думал, он имеет в виду…
Связь прервалась. Он позвонил снова.
— Вот… Это я. Джейкоб. Разумеется. В общем, я сейчас говорил, что Тамир в панике, и я его везу в посольство — разбужу Сэма и скажу, что мы уезжаем и что ему придется…
Снова отбой. Допустимое время сообщения, казалось, ужималось с каждым разом. Он позвонил вновь.
— Джейкоб?
— Джулия?
— Который час?
— Я думал, у тебя телефон отключен.