– Одна, вот как есть одна.

– Что она делала?

– Стояла, озиралась. Вот и все. А потом ушла. Она даже к двери не подходила.

– Ты видел эту девицу раньше?

– Видел, – тут же ответил Кондрат.

– Где?

– В Сорокопуте, на Суриковском кладбище.

– А что ты там делал? – удивленно спросил фон Шпинне. Но удивлялся он не тому, что брат старосты был на кладбище, а тому, как странно переплетаются события в этом деле.

– Я к дяде заходил. У нас там, на этом кладбище, сродственник сторожем служит, вот я к нему и заходил…

– Расскажи мне, какова эта девица из себя.

Кондрат принялся описывать молодую женщину. И только он сказал, что у нее круглое веснушчатое лицо, стал понятно, что это, скорее всего, Канурова. Меркурий украдкой взглянул на Фому Фомича. Но лицо начальника сыскной оставалось бесстрастным. Он слушал, не сводя глаз с брата старосты, и время от времени кивал.

– А где похоронена старуха, которой принадлежал этот дом, – переводя взгляд на Тимофея Силыча, спросил фон Шпинне, – в Сорокопуте?

– Да нет, конечно же. Кто бы ее в уезд повез, да и зачем? Да и кто бы позволил ее там хоронить? Нет-нет, здесь она лежит, у нас, в этом можете не сомневаться. А ежели желаете, то на ее могилку сходить можем, чтобы воочию убедиться…

– В чем убедиться? – не понял начальник сыскной.

– В том, что старуха у нас похоронена.

– Нет, – махнул рукой фон Шпинне. – Мы тебе и так верим, что зазря ноги натруждать?

Поездка в Шаповалово, а в особенности разговор с братом старосты окончательно запутали сыщиков. Получалось, что сын Глафиры Прудниковой какой-то ненастоящий, когда-то был, а потом куда-то делся, и более его никто не видел. Зато дочь, несмотря на слова бабки Щетинихи, выглядела очень даже живой. Хотя дочь ли она?

Фома Фомич задал братьям еще несколько вопросов, которые касались в основном того, не видели ли они сейчас в Шаповалово этой девицы.

– Сейчас – это когда? – спросил староста.

– Сегодня, вчера, позавчера…