На стенах салона, обтянутых льняными шпалерами с голландскими видами, и на стоящих в две шеренги фигурах уже лежал лёгкий розовый свет занимающейся зари, а вот пол ещё тонул во мраке. В воздухе остро пахло воском.

В шкафу ничего, кроме метёлки, не хранилось, и нужды запирать его, скажем правду, не было. Но так мог рассуждать только человек, ничего не понимающий в сохранности вещей. Палашка думала иначе. Ей казалось, что именно запирание делает её работу важнее, чем она есть на самом деле.

Свечу сенная девка не зажгла, но по салону шла уверенно. Делала это не в первый раз, и никогда с ней ничего не случалось.

Однако в то утро…

Палашка неожиданно наткнулась на что-то, лежащее под ногами, и что было в ней девичьей гордости, грохнулась на пол, едва успев подставить руки, чтобы смягчить падение.

Сначала она ругнулась, правда негромко и несильно, а так, чтобы боль спугнуть. Потом принялась шарить в темноте, пытаясь выяснить, что же такое лежит на полу, чего тут раньше не было. Ладони её легли на что-то большое и упругое. Глаза уже пообвыкли к темноте, и она, к ужасу своему, увидела: на полу, раскинув руки, точно распятое, лежит тело человека!

Пригляделась: «Так это ведь хозяин – Иван Христофорович! Неужто пьяный? Опять в салон спускался. В последнее время он каждую ночь сюда ходит, а вот спать здесь впервые улёгся».

– Иван Христофорович! – негромко позвала Палашка.

В ответ – ничего, молчал хозяин. Видно, сильно пьян был. Правда, пугало то, что дыхания не слышно, а ведь он всегда дышит, как паровая машина, да ещё храпит, так что дом содрогается. А тут – тишина…

Девка поднялась на колени, осторожно коснулась своими дрожащими пальцами руки Ивана Христофоровича и тут же отдёрнула их. Кожа хозяина была холодной, как забытый на морозе самовар. Страшная догадка поразила Палашку. Она вначале быстро, точно рак, попятилась, потом вскочила на ноги и, дико вопя, кинулась вон из салона…

* * *

Когда несколько лет назад начальник сыскной полиции барон фон Шпинне впервые переступил порог своего будущего кабинета на улице Пехотного капитана, то буквально остолбенел от его убранства. Комната была обставлена в лучших традициях купеческого рококо. Чего здесь только не было, – может быть, только клетки с двумя канарейками. Хотя, если бы в особняке нашлись канарейки, они бы тоже были здесь. Впоследствии Фома Фомич узнал, что его подчинённые, в неудержимом желании угодить будущему начальнику, собрали со всего дома всё, что им показалось достойным стоять в кабинете полковника, а что не вошло, они разместили в коридоре вдоль стены. Это вызвало у начальника неудержимый смех, жизнерадостный и громкий. Даже зеленщик из лавки напротив выбежал на улицу – не случилось ли чего?