— Эй! — окликнул его Дэнни.

Лютер оглянулся.

— Зачем ты сюда явился? Чтобы пристыдить белого человека?

Лютер покачал головой и отвернулся.

— Эй! Я задал тебе вопрос.

— Потому что она лучше, чем вся твоя вшивая семейка. — Лютер отвесил поклон, стоя посреди тротуара. — Понял, белый мальчик? Валяй, хватай веревку, вздерни меня, как тут у вас, у янки, принято. Я помру, но хоть буду знать, что помер, говоря правду супротив твоего паршивого вранья. Она лучше всей твоей семейки. — Он ткнул пальцем в Дэнни: — А особенно — лучше тебя.

Губы у Дэнни шевелились.

Лютер шагнул к нему:

— Ну чего? Чего еще?

Дэнни положил ладонь на ручку двери:

— Я сказал, что ты, наверно, прав.

Он вошел в дом, а Лютер остался один на улице, где постепенно темнело, и обтрепанные итальянцы сверлили его своими миндалевидными глазищами, когда проходили мимо.

Он хмыкнул:

— Черт. Хорошенько же я этому говнюку задал! — Он улыбнулся какой-то сердитой старой даме, пытавшейся прошмыгнуть мимо него. — Это ж высший класс, как по-вашему, мэм?

Как только он пришел к Жидро, его позвала Иветта. Он вошел в гостиную, даже не сняв пальто, потому что ее голос звучал просто устрашающе. Но, войдя, он увидал, что Иветта улыбается, точно у нее какая-то невероятная радость.

— Лютер!

— Мэм? — Одной рукой он стал расстегивать пальто.

Она прямо-таки сияла. Исайя зашел в гостиную.

— Добрый вечер, Лютер, — сказал он.