Отец вздохнул и посмотрел в небо:

— Иначе ты никогда не перестал бы ее любить. И Коннор тоже.

— А как насчет Джо? Насчет того, что он только что увидел?

— Каждый должен когда-то повзрослеть. — Отец пожал плечами. — И я, дитя мое, больше обеспокоен не взрослением Джо, а твоим.

Дэнни кивнул и щелчком отправил окурок на улицу.

— Можешь успокоиться, — сказал он.

Глава двадцать третья

Глава двадцать третья

В Рождество, еще до того, как Коглины уселись за стол, Лютер отправился на трамвае в Саут-Энд. Утро было ясное, но к полудню воздух помутнел, а небо закуталось в пелену и осело на землю. При этом улицы, серые и притихшие, казались такими милыми, точно город отмечал праздник сам с собой, потихоньку. Вскоре пошел снег, снежинки поначалу были небольшие и парили по ветру, словно крошечные воздушные змеи, но, когда трамвай заполз на Бродвейский мост, снег уже валил огромными хлопьями.

Лютер, единственный пассажир в отделении для цветных, случайно поймал взгляд белого, сидевшего со своей девушкой через два ряда от него. Мужчина, в залихватски надвинутом на правый глаз дешевеньком шерстяном берете, сидел усталый, но довольный. Он кивнул, словно они с Лютером думали об одном и том же. Девушка свернулась, прижавшись к его груди, глаза у нее были закрыты.

— Настоящая рождественская погодка, а? — Мужчина слегка двинул подбородком, проведя им над головой девушки, ноздри у него раздулись — видно, ловя запах ее волос.

— Точно, — отозвался Лютер.

— Домой?

— Ну да.

— К семье?

Белый опустил папиросу, поднеся ее к губам девушки, и она открыла рот, чтобы затянуться.

— К жене и сыну, — ответил Лютер.

Тот на секунду закрыл глаза, кивнул:

— Это хорошо.

— Да, сэр, так и есть. — Лютера вдруг охватило такое чувство одиночества, что он едва с ним совладал.