Когда судьи высыпали содержимое сумки, половина ребят, в том числе и Бейб, поднялись со скамеек и подошли полюбоваться на эдакое чудо: яркая кремово-белая кожа, красные стежки. Такие чистенькие, беленькие.

Раньше в Главной лиге требовали, чтобы мячи для каждого матча обеспечивала принимающая команда, но в правилах не указывалось, в каком состоянии должны находиться эти мячи. Считалось, что, если на них нет больших вмятин, ими можно играть. И ими играли, пока они не потеряются или не порвутся.

На открытии сезона Рут иногда видел белые мячи: они сохраняли свой цвет первые несколько иннингов, но к концу игры делались привычно бурыми.

В прошлом году эти мячи чуть не убили двух ребят: Хонус Сукаловски получил таким в висок и с тех пор не может нормально говорить. Бобби Кестлер тоже схлопотал таким шариком по башке и теперь уже никогда не сможет взмахнуть битой. Уит Оуэнс, питчер, попавший в Сукаловски, тоже перестал выступать, так как чувствовал свою вину. Трое парней ушли в один год, к тому же в год военный.

Стоя на левом фланге, Рут смотрел, как к нему несется настоящая звезда, жертва собственного сияния. Он аж присвистнул, перехватывая мяч. Когда он бежал обратно, в сторону скамеек, у него возникло чувство, будто его груди коснулись пальцы Господа.

Это новая игра, дружок.

Сразу понятно.

Теперь игра — твоя, Бейб. С потрохами.

Знаю. Видел, какой он белый? Белый-белый.

Его может отбить слепой, Бейб.

Знаю. Слепой малыш. Слепая малышка.

Теперь, Бейб, это не соревнование ловкачей. Теперь это соревнование тяжеловесов.

Тяжеловес. Отменное слово, шеф. Мне оно всегда было по вкусу.

Меняй игру, Бейб. Меняй игру и освободись.

От чего?

Ты сам знаешь.

Бейб не очень-то знал, но ответил: «Ладно».

— С кем это ты разговариваешь? — спросил Стаффи Макиннис, когда он добежал до скамеек.

— С Богом.