— И я не знал, где ты живешь. И я…

— Лютер. — Она взяла его под руку. — Все в порядке. Все я понимаю. — Она взяла папиросу у Молли, затянулась, отдала обратно. — Вы не проводите меня домой, мистер Лоуренс?

Он слегка поклонился:

— Буду очень рад, мисс О’Ши.

Она жила все-таки не на самой худшей улице в городе, в меблирашках на Грин-стрит, в Вест-Энде, возле площади Сколли-сквер, в квартале, где комнаты частенько сдают морякам на полчаса.

Когда они пришли, она сказала:

— Обойди вокруг. Там будет зеленая дверка. Я тебя буду ждать.

Было еще только четыре часа дня, но улица уже вовсю гуляла: разбилась бутылка, потом внезапный взрыв хохота и следом кто-то забренчал на расстроенном пианино. Когда Лютер добрался до зеленой двери, Нора его уже поджидала. Он быстро вошел и двинулся за ней по коридору в ее комнату.

Видно, раньше это был стенной шкаф. В самом что ни на есть буквальном смысле. Сюда влезала только детских размеров кроватка да столик, на котором мог поместиться разве что цветок в горшке. Вместо цветка она держала на нем старую керосиновую лампу, которую и зажгла, прежде чем закрыть дверь. Она села в головах кровати, а Лютер — в ногах. На полу была сложена ее одежда, и ему приходилось быть внимательным, чтобы на нее не наступить.

— Ну вот, Лютер, — она торжественно простерла руки, словно они находились в каком-то дворце, — мы просто в обители роскоши, иначе не скажешь.

Лютер попытался выдавить из себя улыбку, но у него не вышло. Он вырос в бедности, чего уж там, но это… Это ж просто дыра.

— Я слыхал, на фабриках женщинам платят не так, чтоб хватало на прожитье…

— Да, — отозвалась она. — И еще, говорят, нам урежут часы.

— Когда?

— Скоро. — Она пожала плечами.

— И куда ты подашься?

Она погрызла ноготь и снова пожала плечами; глаза у нее были странно веселые.

— Не знаю.

Лютер огляделся в поисках плитки: