— Я же не идиот, чтобы пытаться как-то изменить твое мнение после столь триумфального вечера.

— Папа, я сказал — прекрати.

— А что я такого делаю? — осведомился Томас.

— Ты сам отлично знаешь.

— Не знаю, мой мальчик. Давай-ка объясни.

В глазах Дэнни вспыхнула злость, тут же сменившаяся иронией. Дэнни единственный из трех его сыновей понимал отцовское чувство юмора. Все трое были остроумны (как и несколько поколений их предков), но Джо отпускал саркастические замечания самоуверенного всезнайки, а шуточки Коннора отличались водевильной грубоватостью в тех редких случаях, когда его покидала серьезность. Дэнни преуспел и в том и в другом, но он по примеру отца умел видеть смешное в абсурдном. А следовательно, мог посмеяться и над собой. Особенно в самые тяжкие минуты. И эту связь между ними не могла бы уничтожить никакая разница во взглядах. Томас часто слышал, что родители не отдают предпочтения никому из своих детей. Полнейшая чушь. Сердце есть сердце, и оно выбирает, кого любить, независимо от головы. Томас выделял Эйдена. Парень понимал его существо, что не всегда было к лучшему. Но и он понимал Эйдена, так что равновесие сохранялось.

— Я бы тебя пристрелил, старик, если бы при мне была моя пушка.

— Промазал бы, — усмехнулся Томас. — Видел я, как ты стреляешь.

Второй раз за вечер он оказался в присутствии Норы — во враждебном присутствии, что и говорить. Она не предложила ему ни выпить, ни сесть. Вместе с Дэнни отступила в угол комнаты, а Томас подошел к своему младшему сыну, сидевшему за столом у окна.

Мальчик наблюдал за его приближением, и Коглина-старшего мгновенно поразила какая-то пустота в его взгляде, словно из парня вынули что-то важное. Глаз у него был подбит, над правым ухом виднелась подсохшая царапина, и Томас с немалым раскаянием отметил, что на горле у мальчика еще виден красный след от его собственной руки.

— Джозеф, — произнес он.

Джо уставился на него.

Томас опустился перед сыном на колено, сжал руками его лицо, поцеловал в лоб, поцеловал в волосы, прижал его к груди.

— О господи, Джозеф, — выговорил он, закрыл глаза и почувствовал, как страх, все эти два дня запертый у него где-то в сердце, хлынул ему прямо в кровь, в мышцы, в кости. Он склонился к его уху и шепнул: — Я тебя люблю, Джо.

Джо замер в его руках. Томас провел руками по щекам сына.

— Я страшно беспокоился.

— Да, сэр, — прошептал Джо.

Томас искал в нем того мальчишку, которого он знал, но на него глядел незнакомец, чужак.

— Что с тобой случилось, мальчик? Все в порядке?