В конце концов, какая разница, куда ее везут? Ее дорога уже завершилась. История рассказана. То, что она считала своей жизнью, закончилось, и ничто не могло прийти ей на смену.

* * *

Похороны состоялись на третий день. На Инч-Лейн собралась большая толпа народу; вся улица была забита желающими проститься с миссис Джонс. Морганы прислали свою карету, которая стояла теперь на углу, в знак уважения – однако не удосужились поприсутствовать лично, с горечью отметил мистер Джонс. Мужчины вынесли гроб из узкого дома, поставили его на землю и разложили сверху хлеб и пиво. Дай Грайндер вытащил из кулака мистера Джонса короткую соломинку, и ему выпало быть «поедателем грехов». Он сунул в рот краюху сухого хлеба и запил ее пивом; потом мистер Джонс швырнул ему шесть пенсов, Дай поднял монету из грязи, развернулся и пошел прочь. Все провожали его плевками. Дай кое-как пробился через густую толпу и скрылся из вида.

– Пусть все прегрешения моей жены уйдут вместе с поедателем грехов, – громко сказал мистер Джонс. Он надеялся, что дьявол его слышит и что все это правда.

Но кто же унесет с собой его грехи? Об этом он не мог рассказать ни одной душе – так же, как не мог и забыть ту майскую ночь возле «Вороньего гнезда», когда он спустил с себя штаны и дал волю дикому зверю, который живет внизу живота каждого мужчины. Его рот был забит пылью. Кто такой Томас Джонс без своей жены? Престарелый калека, одноногий шут, простофиля, поддавшийся чарам стройной молоденькой шлюхи.

Никто не посмел возразить, когда он ухватился за край гроба вместе с тремя кузенами миссис Джонс и ее племянником. Он отбросил один костыль в сторону и прижался плечом и щекой к гладко обструганной древесине. Он знал, что мешает другим, замедляет их движение. Каждый раз, когда мистер Джонс опирался на костыль и нырял вперед, гроб подпрыгивал, словно там был кто-то живой и он порывался выбраться наружу. Из-под его парика ручьями стекал пот. Все смешалось, он больше не доверял своим ощущениям – сейчас он не мог бы сказать наверняка, какого цвета небо, наколотое на шпиль церкви Святой Марии, – серого или какого-нибудь иного? И точно ли земля под ногами коричневая?

Погребальный колокол был привязан к тису возле храма. Преподобный Кадваладир бешено дергал его за язык, как будто на церковь напали и он пытался позвать на помощь. Его лицо было красным, как сырое мясо. Неужели он плакал? Кадваладир всегда прекрасно относился к Джейн, вспомнил мистер Джонс.

Южный угол кладбища был засыпан бумажными цветами, оставшимися от прошлых похорон, и уже засохшими по краям хризантемами. В семейной могиле Джонсов, забитой детскими гробами, почти не осталось места. Как и в церкви, женщины выстроились по правую сторону, а мужчины по левую. Мистер Джонс, прямой, словно колонна, встал рядом с надгробной плитой. На ней уже была выбита свежая надпись.