А Тоби все никак не мог выбросить из головы мысли о цинге.

– Почему же матросы этой цингой заболевают?

– Потому что живут в тесных кубриках и порой месяцами питаются только сухарями да вяленым мясом.

– А вы что, моряк?

Нет, честно признался Крейс, он моряком никогда не был.

– А все-таки в вас что-то такое есть, – решил Тоби. – И потом, вы так смешно говорите.

– У всех людей сохраняются следы полученного в детстве воспитания. У тебя, например, навсегда останется в душе след той травмы, которую ты получил, поранив глаз. Этой, можно сказать, неизбежной, как на войне, травмы, которую получает почти любой мальчик, с детства объезжающий строптивых лошадей. А у меня в душе навсегда осталось отвращение к мрачной сырой погоде и к очаровательно закругленному, словно исчезающему в горле звуку «эр».

– Как у Койла Уильямса! – сказал Тоби.

– Еще один англичанин.

– Или у Джона Джонсона, – вставила Нора. – Он тоже англичанин.

– Причем англичанин, деяния которого осуждены общественностью.

Камешек ей удалось извлечь целиком. Правда, потом он выскользнул из пинцета и со стуком укатился куда-то под стол. Харлан вытащил изо рта ремень – оказывается, во время этой болезненной операции он стиснул его зубами, – и начал потихоньку вправлять кость и выпрямлять ногу, приложив ее к черенку большой поварешки, предложенной Норой в качестве шины. Выглядел он уже значительно лучше. Нора налила ему еще немного виски, затем плеснула виски на рану и сверху присыпала ее мукой. Под белой мучной корочкой кровь тут же свернулась. Отряхивая руки, Нора заметила, что Крейс пристально на нее смотрит, вращая ножом на сковородке непристойно большой кусок масла.

– Ей-богу, миссис Ларк! Что это вы меня вместе с Джоном Джонсоном в одном предложении упоминаете?

– Мне казалось, мы просто известных нам англичан перечисляем. Я вряд ли способна говорить о том, заканчивается ли сходство между вами и Джоном «округлым звуком «эр».

– Безусловно, заканчивается.

– Насколько я знаю, Джонсону свойственна и такая чисто английская забава, как стрелять из гаубиц по женщинам и детям.

– Но это, разумеется, связано скорее с его страстной любвью к коллекционированию скальпов, чем с тем, что он англичанин.

Нора, наклонив бутыль с виски, налила немного себе на ладонь, растерла жидкость второй ладонью и старательно поскребла ладони ногтями, а затем еще и под ногтями протерла кухонным полотенцем. Но это помогло мало: ладони так и остались цвета некрепкого чая.

– Не рискну предполагать, – сказала она.

– Вот как? – У Крейса были большие, окаймленные длинными ресницами, черные глаза волкодава; он стоял перед Норой и скорбно на нее смотрел, а голос его звучал так мягко и тихо, что она его едва расслышала. Он никогда прежде не находился так близко к ней, и сейчас она как-то особенно остро чувствовала и его крупное, «бычье», тело, и его сосредоточенный взгляд, и то, как далеко от нее сейчас Харлан – и не потому, что от плиты до стола и от стола до самого Харлана было больше двух метров, а из-за его ранения и четырех щедрых порций виски, почти лишивших его дара речи.