«Почему беззаконные живут, достигают старости, да и силами крепки? Дети их с ними перед лицом их, и внуки их перед глазами их. Домы их безопасны от страха, и нет жезла Божия на них… А между тем они говорят Богу: «отойди от нас, не хотим мы знать путей Твоих! Что Вседержитель, чтобы нам служить Ему? И что пользы прибегать к Нему?»… — страшны истины, ударяющие по тебе, совестящие и ругающие, не хочется принимать их за верные и справедливые, тем более, когда не ведает человек страха воздания за содеянное и в последствия не верит, от куда им взяться, если не было ни одного?!

Сталин жил, как бы двумя мыслями одновременно, одна не умела перебороть другую, и всему причиной была нерешительность, которую было вот так просто не перебороть, встав на сторону одной или другой, ибо он был человек не бедный, далекий в своих навыках от справедливости.

Понимая в этих строках правильность вопрошаемого, видел он, что относится не к спрашивающим, а к тем, о ком речь. Точность формулировок древних текстов по отношению к сегодняшнему дню поражала его — не было на земле, видимо по-другому! А многие ли смирялись, принимая эту справедливость и истину, теряя прежний комфорт, власть, которую сберегали за счет денег, возможности, которые боялись потерять? Что даст отказ от них здесь и сейчас…, ведь здесь и сейчас — это реальность, а будущее не ведомо… Как узнать его, чтобы принять решение сейчас — боязно ошибиться, поверив в невидимое!

Но чувство и, уже надмевающее знание о существовании этого не видимого, изменяло его, все больше раскрывая текст: «Часто ли угасает светильник у беззаконных, и находит ли на них беда, и Он дает им в удел страдания во гневе Своем? Он должны быть, как соломинка пред ветром и плева, уносимая ветром» — качая головой, и видя всю правильность, говорил сам себе: «А ведь нет этого!», но тут же вспоминал о себе и своем положении, о черте, как он ее понимал, в виде висящей над пропастью нитью, по которой он, Иван Сталин, переходит сейчас от бытия земного к бытию вечному, оступись и сорвешься, посмотри вниз и сорвешься, да и вверх то страшно — вниз увидишь всю свою неправду, вверху свет, высвечивающих ложь о себе, а впереди что? Вот и трудно, боязно приняв решение, начать все заново, ведь столько пути пройдено, да и накопленного жаль! А дальше страшное: «Бог бережет для детей его несчастье его» — Господь наказывает в детях! Но до того пал человек, что и судьба детей его собственных уже не заботит, главное, что ему хорошо!».

А у него и ребенка то нет… Вот запнулся на этой мысли, совсем позабыв о предпринятых поисках, о смысле визита к «Нечаю», и главное — есть одна ниточка, пока никуда не ведущая, но есть человек, не может не быть, несущий сейчас кару за него, причем так, что он и не знает где и как, а ведь и переживать за него начал, и помочь имеет возможность.